Жернова. 1918–1953. Клетка

Прав Менжинский, предлагая «всех этих гениев» засадить за колючую проволоку, дать в руки карандаши, и пусть рисуют свои самолеты, пушки, танки, корабли. Во-первых, не будут отвлекаться на пустяки; во-вторых, повысится дисциплина; в-третьих, усилится за ними контроль, в результате которого будут меньше трепать языками, больше работать. В 30-м создали две таких группы — и что же? А то самое — работать стали лучше: вместо трех-четырех лет на конструирование и доводку управлялись за год… И даже за полгода. А стране как раз это и нужно. И не мы первые испробовали этот метод: в 1918 году его впервые применили американцы, заперев в одной из гостиниц сотню лучших конструкторов авиационных моторов, технологов, чертежников и кого там еще. И за полгода они сделали лучший мотор в мире. Вот так-то, товарищи дорогие. А вы все скулите: то не так, это не этак. Вас бы в ту гостиницу на казенные харчи.

А еще доносят из тех же кругов, что самый большой в мире аэроплан конструктора Туполева, названный «Максим Горький», так и не пролетел над Москвой во время празднования Первомая только потому, что означенный Туполев этого не хочет по политическим мотивам. Полет перенесен на 9 мая — на этот раз в честь 50-летия опубликования Максимом Горьким своего первого рассказа «Макар Чудра».

Этот Туполев… С ним надо что-то делать: он в компании авиаконструкторов самый главный запевала.

Генрих Григорьевич потянулся, дочитав последний донос, закурил, откинулся на спинку кресла, запрокинул голову, уставившись в лепной потолок. Его нисколько не удивляет, что люди с таким, можно сказать, воодушевлением занимаются доносительством в органы на своих коллег, товарищей и даже супругов. Сам Генрих Григорьевич считает это вполне нормальным явлением. Что это за власть, которая не знает, что о ней думают и говорят подвластные ей граждане! Что это за власть, которая не умеет или не желает привлечь на свою сторону в качестве информаторов определенную категорию лиц! Такое неумение или нежелание может обернуться для власти неожиданным и неминуемым крахом. И за примерами далеко ходить не надо: тот же царизм занимался тем же самым, но занимался из рук вон плохо. А результат такого небрежения к собственной безопасности сказался в семнадцатом году.

Да взять хоть бы и самого себя. Что царская власть знала о том, что думают о ней такие люди, как Енон Иегуда? Практически ничего. А Енон Иегуда очень плохо думал об этой самой царской власти. Более того, он очень желал, чтобы эта власть ушла, уступив место другой, более подходящей… по крайней мере для угнетаемых ею евреев. Уже тогда Енон не стоял в стороне, а вместе с тысячами прочих евреев делал все, чтобы эту власть сковырнуть. Было бы удивительно, если бы не существовало людей, точно так же относящихся на этот раз к власти советской. Следовательно, он, Генрих Ягода, не должен повторять ошибки власти царской. И не царской тоже.

В сущности, ему, товарищу Ягоде, вполне хватило бы и Февральской революции, чтобы заниматься провизорством и аптечным делом, но уже в значительно более широких масштабах. Но где гарантии, что все эти гучковы и марковы, все эти черносотенцы, антисемиты, шовинисты и мракобесы не захотят вернуть Енона Иегуду в исходное положение — то есть, за черту оседлости? Такой гарантии Февральская революция не давала. Следовательно, надо было идти дальше. И он пошел, сразу же смекнув, что именно в Чека, в аппарате принуждения, еврей добьется наибольших успехов в закреплении своей политической и экономической власти, в подавлении извечных врагов российского еврейства. Тут, как говорят русские, пан или пропал. И не он так решил, а сама жизнь. А если заглянуть в историю народов, то можно увидеть, что иудеи всегда бросались, очертя голову, в гущу страстей в том или ином государстве, доводя эти страсти до последней точки кипения. И не столь уж важно, что по прошествии времени страсти поворачивались не в ту сторону, в какую их подталкивали иудеи, что им приходилось бежать из одной страны в другую, спасая свои головы. Важен был азарт, кураж, возможность все перевернуть вверх ногами. Разбираться — это уж потом.

Увы, до сих пор как-то не получалось надолго утвердиться во власти ни в Персии, ни в Хазарии, ни в Арагоне или Каталонии. Ну что такое сотня-другая лет? Ерунда! А вот в России может получиться отныне и навсегда. И тому подтверждение — положение как самого Генриха Григорьевича, так и тысяч его соплеменников. Уж теперь-то они власть, упавшую им в руки, никому не отдадут. Есть надежда, что сыновья и внуки — тоже. И сделают — и уже делают — так, чтобы гои своими руками эту власть поддерживали и укрепляли. И не только доносительством.

Глава 3

В пять вечера Генрих Григорьевич закончил работать с бумагами. Помощник принес ему очередной стакан крепкого чаю, настоянного на целебных травах, бутерброды с ветчиной и черной икрой, которая, как известно, повышает мужскую потенцию.