Жернова. 1918–1953. Клетка

— Ну и что? — перебил товарища Берга товарищ Ягода, испытывая все большее раздражение к назойливому интенданту.

— А-ааа, труба? Труба эта, видите ли… — несколько растерялся изобретатель. — Я исходил из того, товарищ комиссар, что государству рабочих и крестьян приходится бороться с антисоветскими элементами, число которых возрастает, как учил нас товарищ Ленин, по мере продвижения к социализму… Многих из этих элементов приходится ликвидировать, что, как известно, требует определенных затрат на ружейные припасы… — торопливо объяснял товарищ Берг, видя нарастающее нетерпение товарища Ягоды. — Я предлагаю ликвидацию особо опасных элементов производить с помощью отработанных автомобильных газов, которые поступают по вот этой выхлопной трубе непосредственно в герметически закупоренное пространство указанного фургона…

Лицо Генриха Григорьевича не сразу, однако несколько разгладилось, на нем появился явный интерес: изобретение было сродни его увлечению ядами. Товарищ Берг заметил эти благоприятные для него перемены, в стеклах его пенсне стали вспыхивать искры неподдельного вдохновения:

— Итак, товарищ э-э…, осужденные помещаются в фургон… Желательно — стоя, для большего, так сказать, заполнения, то есть для повышения коэффициента использования рабочего пространства… После чего фургон направляется в отведенное для погребения место… Особо хочу подчеркнуть, что звукоизоляция фургона такова, что снаружи невозможно расслышать ни единого звука… Ни е-ди-но-го! Даже из кабины во-ди-те-ля! — по складам выговорил товарищ Берг, и лицо его торжественно вытянулось. — Для этого используется особый войлок из верблюжьей шерсти… — Итак, указанный фургон, загруженный осужденными, прибывает по месту назначения. Открываются герметичные замки, и… И что уже мы имеем? Мы имеем уже готовые, так сказать, к погребению усопшие тела… И что особенно важно: ни стрельбы, ни конвоя, ни лишних материальных затрат, ни истерик осужденных, ни психологических расстройств у людей, приводящих приговор в исполнение обычным способом! Ни даже возможности побега. Даже теоретической.

Вдохновение изобретателя перешло в восторг, голос его звенел, глаза горели, руки порхали над чертежом, как руки пианиста над клавишами.

— Я подсчитал экономию, получается около… — все с тем же восторгом воскликнул товарищ Берг, но споткнулся о пасмурный взгляд Ягоды и замер в ожидании, согнувшись над столом и вытянув шею.

— Экономия — потом, — жестко обрубил Генрих Григорьевич. — Не в экономии дело.

— Если вы, товарищ э-э… комиссар, имеете в виду моральную точку зрения, — попытался вернуть взгляду большого начальника потухшую заинтересованность изобретатель, — то такой способ можно назвать высокоморальным в сравнении с обычными, всем известными способами. Даже с электрическим стулом и газовыми камерами, которые применяются в Сасш…

— Где? Где?

— В Северо-Американских соединенных штатах, товарищ комиссар.

Генрих Григорьевич пожевал губами, побарабанил пальцами по столу, забыв, что должен выглядеть грозным будущим наркомом, а не жалостливым провизором.

— Вы никому не говорили о вашем изобретении? — спросил он, с подозрением глянув на изобретателя.

— Что вы, что вы, товарищ комиссар! — отшатнулся от стола товарищ Берг и даже выставил вперед руки, будто защищаясь от высоко восседающего человека. — Избави бог! Я отлично понимаю, какую государственную тайну оно представляет.

— И никому не говорите, — нахмурился, опять сведя морщины к переносице, Генрих Григорьевич. — Иначе сами прокатитесь внутри вашего фургона. — И похихикал, довольный произведенным впечатлением. — Оставьте это у меня. Я подумаю. Вам сообщат. — И, привстав на своей подставке, протянул через стол руку товарищу Бергу и крепко пожал ее.

Рука Берга была липкой от пота и холодной.

Когда изобретатель покинул кабинет, Генрих Григорьевич убрал чертеж в сейф и, держа руки на отлете, прошел через потайную дверь в другую комнату, которую про себя называл провизорской. Там, над раковиной, долго мыл руки с душистым земляничным мылом, пользуясь специальной щеточкой. Помыв, понюхал одну и другую, вымыл еще раз. Здесь же решил, что фургон этот надо будет запустить в производство, но отдельными элементами и на разных заводах, подведомственных будущему НКВД, а собрать опытную партию где-нибудь на базе под Москвой. Там же и опробовать. Только после этого доложить Сталину. И показать в действии, если тот захочет посмотреть. Скорее всего, захочет: Сталин очень любит смотреть всякие технические новинки в действии. Эта должна произвести на него громадное впечатление.

На мгновение Генрих Григорьевич почувствовал зависть: такая простая и целесообразная идея могла бы придти в голову и ему самому… Впрочем, каждому свое. Она не могла придти ему в голову уже потому, что он ни черта не смыслит в машинах. Да и грубо это, не интеллигентно. Яды — в них куда больше романтики, история их — это, смело можно сказать, история человечества.