Жернова. 1918–1953. Клетка

Генрих Григорьевич с удовольствием перекусил, закурил папиросу и откинулся на мягкую спинку кресла. Сегодня он поедет к Горькому, чтобы поздравить его со знаменательным для советской литературы событием. И там опять увидит Тимошу, в которую влюбился так, как еще ни в кого не влюблялся. Но главное — она, похоже, совсем не против ответить на его чувства соответствующим образом. Видать, муж ее, сын Горького Макс, не способен насытить ее безмерную страсть. Как говорится, сам не гам и другим не дам. Дурак дураком — да и только. Правда, секретарь Горького Крючков, которого домашние зовут ПеПеКрю, тоже имеет на нее свои виды: во время прошлого посещения все более мрачнел, наблюдая за тем, как Генрих Григорьевич увивается вокруг Тимоши. Да только Крючков — не помеха: станет путаться под ногами — потеряет теплое местечко рядом с великим писателем.

Генрих Григорьевич надеется, что сегодня все прояснится до полной ясности: у Горького гости, следовательно, Крючкову не до Тимоши; Макс с утра должен уехать в Питер в роли спецкурьера по заданию самого же Ягоды. Цель — встретиться с самим Кировым и передать ему письмо от исполняющего обязанность главы ОГПУ. Из рук в руки. В письме просьба — обратить особое внимание на работу руководителей ленинградского отдела НКВД по выявлению террористических групп, забрасываемых из соседней Финляндии, которые могут серьезно дестабилизировать обстановку в городе трех революций.

Конечно, можно было бы послать и кого-то другого, более расторопного и умного. Но тогда уединиться с Тимошей хотя бы на часок будет весьма затруднительно…

Помощник бесшумно убирал со стола.

Собрав на поднос приборы, напомнил, что в приемной уже четыре часа с лишком дожидается аудиенции начальник административно-хозяйственного отдела Управления ОГПУ по Москве и Московской области, интендант третьего ранга товарищ Берг Исай Давидович.

— Что у него? — поморщился Генрих Григорьевич.

— Товарищ Берг говорит, что у него сообщение чрезвычайной государственной важности, которое он может доверить только самому председателю.

— Чаем его напоил?

— Дважды, товарищ комиссар.

— Ну, хорошо, зови, — разрешил Генрих Григорьевич, глянув на часы. Затем потянулся и принял соответствующую позу — позу человека, от которого зависит жизнь и смерть каждого, входящего в его кабинет: положил на стол руки, сцепил пальцы, нахмурился, сведя все морщины к переносью, плотно сжал губы под неряшливым кустиком усов, прищурил глаза, слегка ссутулился над высоким столом, как бы нависая над ним и над тем, кто займет место напротив. При этом человеку напротив вовсе не обязательно знать, что кресло под Ягодой сантиметров на двадцать выше обычного, под ногами подставка, так что человек напротив как бы торчит из-под стола серенькой мышкой, каждой клеткой своего тела чувствуя свою малость и беззащитность.

Впрочем, все эти приготовления Генриха Григорьевича мало помогают ему обрести вид, соответствующий его положению: увы, лицо его с выпирающими костями, с глазами цвета увядшей травы, с чарли-чаплинскими усишками, грозным выглядеть не хочет, а скорее жалостливым и виноватым, потуги же изменить его делают это лицо неуклюже-комическим и даже, страшно сказать, смешным. Но те, кто близко знает бывшего провизора, не обольщаются его внешним видом: под маской сердобольного аптекаря скрывается душа, преисполненная презрения ко всему человечеству.

Товарищ Берг вошел стремительно, держа в левой руке, прижатой к боку, тонкую коричневую папку. Был этот Берг высок и худ, лобаст, носаст и лыс, ходил развинченной походью, будто ноги его слабо и ненадежно соединены с телом хозяина, каждое мгновение грозя отвалиться.

Одет товарищ Берг строго по уставу. Его габардиновые гимнастерка и бриджи не имеют ни единой морщинки, сапоги, пряжка ремня и бронзовые пуговицы сияют, петлицы со шпалами интенданта третьего ранга горят пролитой и не спекшейся кровью, треугольники на рукавах — тоже.

— Садитесь, — будто выплюнул сквозь зубы Генрих Григорьевич. — Выкладывайте, что там у вас. Да покороче.

— Есть, товарищ комиссар первого ранга, покороче, — четко ответил Берг, положил на стол папку, нацепил на нос пенсне, раскрыл папку, вынул сложенный лист бумаги, разложил на столе.

На бумаге черной тушью была изображена машина-фургон, в которых по Москве с раннего утра развозят по магазинам и лавкам хлеб и прочие продукты. Этот фургон давно используется для ранних утренних арестов всяких оппортунистов, троцкистов, шпионов и вредителей.

— Ну, фургон… Что из этого? — нетерпеливо проскрипел сверху товарищ Ягода и болезненно поморщился: он ничего не понимал в чертежах. Да ему это и не нужно.

Берг засуетился, разгладил бумагу и заговорил взволнованно, глотая концы слов:

— Это не простой фургон, товарищ комиссар пер-ранга. Этот фургон — должен особо подчеркнуть — полностью герметический, и двери у него закрываются тоже герметически… Обратите внимание на этот поперечный разрез: толстые стены, специальные замки, резиновые прокладки… Но и это еще не все… Вот видите, здесь идет труба…