Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

"Надо будет самому поговорить с ребятами, надо вообще учиться говорить правильно и грамотно, — рассуждает сам с собой Матов. Ему кажется, что он может не успеть в этой жизни научиться всему тому, что должен знать красный командир, что события всемирного масштаба нахлынут раньше, чем он к ним подготовится. Его охватывает нервное нетерпение, ему хочется прервать Обыкова, но он не знает, как это сделать и что он станет говорить, не подрывая авторитет политработника, и поэтому продолжает рассуждать сам с собой. — Мне надо научиться убеждать своих подчиненных, чтобы вести их за собой, чтобы не только уставные требования и воинская дисциплина влияли на отношения командира с подчиненными ему красноармейцами, но и личный авторитет. Вот комбриг говорит хорошо, просто и доходчиво, а главное — убедительно. Надо и мне научиться говорить так же. И даже лучше. А то вот Левкоев — так он совсем говорить не умеет и не старается… И Обыков тоже, хотя ему и положено…"

— Советская власть — самая справедливая власть во всем мире, — со скрипом выкатывал из маленького круглого рта круглые слова Обыков. — Это видно даже из того, что она завоевательную, колонизаторскую политику царского правительства на Кавказе превратила в политику сотрудничества с горскими народами, политику вековой вражды в политику мира и дружбы. Зловредные элементы распространяют слухи о якобы имеющих место конфликтах горцев с беднейшими слоями казачества. Это самые настоящие враки. Красная армия, представителями которой мы здесь являемся, не допустит никаких конфликтов, с чьей бы стороны они ни исходили. Большевистская партия и советское правительство, лично товарищ Сталин и нарком Ворошилов следят с огромным вниманием за тем, что происходит… следят за нашими с вами действиями и службой…

В это время где-то за хутором, со стороны Вострюкова, раздался далекий выстрел. Немного погодя за ним еще два.

Обыков оборвал свою заученную речь, замер над столом, а все головы поворотились в одну сторону.

Матов вскочил на ноги.

— Дежурное отделение, в ружье! — громко выкрикнул он. — Остальные — боевая готовность!

Красноармейцы шумно поднялись, затопали сапоги, загремели лавки и табуреты, в горницу из открытой двери пахнуло холодом и ворвались клубы белого пара, язычки пламени в лампе заметались, выпустив черные жгуты копоти.

Глава 15

Через несколько минут двое саней, набитых красноармейцами с винтовками и двумя ручными пулеметами, взвизгнув полозьями, вырвались на середину улицы и помчались по дороге вниз, к Тереку, туда, где ходили парные патрули. Вслед за санями со своего двора охлюпкой вымахал на Черкесе Матов, с места взял наметом, догнал сани с дежурным отделением, перегнал и пошел, пошел пластаться по серебристой от лунного света дороге наперегонки со своей тенью.

Вот и первый патруль. Матов резко осадил разогнавшегося коня, тот бросил вверх свое сухое тело, замолотив передними копытами воздух, завертевшись на одном месте, чуть не скинув со своей спины седока.

— Кто стрелял?

— Там! Там! Дальше! — замахали руками патрульные.

Матов снова отпустил поводья, давая Черкесу полную волю. Только возле четвертого патруля он остановил его бег.

— Двое, товарищ лейтенант! Глядим — дорогу перебегают! — докладывал старший наряда, возбужденно размахивая одной рукой, а другой держа винтовку за ложе. — Мы — стой! Куда-а та-ам! Как чесанули, как чесанули!.. Ну, мы — стрелять. Пальнули раз — бегут, пальнули вдвоем — опять же бегут. Мы хотели еще пальнуть, а их уж и не видать!

Подлетели сани с дежурным отделением, и Матов приказал гнать по следам прямо на санях по целине, сколько возможно будет, и первым пустил своего Черкеса рысью, вглядываясь в неровную строчку следов, едва различимую на снежных застругах, туда, где серебристое сияние заснеженной степи стекало в густую фиолетовую дымку и в ней же угасало. В этой дымке пропали неизвестные, наверняка — враги советской власти и трудового народа, и дело чести командира взвода Матова найти, догнать этих врагов и обезвредить.

Снега в степи оказалось не так уж много, и Черкес шел ровно, пофыркивая и екая селезенкой, лишь иногда оступаясь на неровностях, но тут же выправляясь. Чем ближе наплывала фиолетовая дымка, тем явственнее открывалась широкая лощина, сливающаяся вдали с темным небом, истыканным крупными звездами, тем глубже становился снег, тем чаще Черкес оступался, проваливаясь то передними, то задними ногами и резко взбрыкивая. Нечего было и думать преследовать беглецов таким образом.

Матов остановился и поднял руку.