Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

— Нигорьев, ко мне! — позвал он командира отделения, смышленого рабочего парня из Иваново, и когда тот подбежал, приказал: — Бери половину отделения, рассыпь цепью и туда! — махнул Матов рукой в фиолетовую дымку. — Вторую половину рассадить по саням и за мной. Мы постараемся проехать поверху: там снегу меньше. Может, удастся перехватить их на выходе из лощины. Если они свернут вправо, в сторону Вострюкова, дай знать двумя выстрелами, догони, окружи, уложи на снег, обезоружь. Будут оказывать сопротивление… Короче говоря, по обстоятельствам. Если мы их перехватим, тоже даем два выстрела, тогда возвращайтесь назад. Ясно?

— Так точно, товарищ командир!

— Ну, действуй!

Матов был уверен, что эти двое направо не пойдут: направо — это значит выходить на увал и рисковать быть обнаруженными преследователями; но и по лощине они далеко не пойдут из-за глубокого снега; следовательно, у них один путь — к лесу, который днем виднеется на горизонте слева.

Какое-то время, оглядываясь, Матов видел жиденькую цепочку красноармейцев, медленно спускавшуюся в лощину, но вскоре они растворились в фиолетовой дымке.

Черкес под Матовым шел ходко, а вслед за ним, не отставая, двое саней с красноармейцами, съежившимися от холода. Вскоре на пути у них возник глубокий овраг, и Матов повернул влево, вдоль его кромки. Овраг становился все уже и уже, и вот лишь небольшая канава, которую конь взял легко, но возница первых же саней въехал в нее боком — и сани опрокинулись.

Оставив своих красноармейцев выбираться из канавы, Матов наддал ходу, выскочил на небольшой холмик и сразу же увидел две черные фигурки, бредущие по полю. Это было так неожиданно, что он замер и даже задержал дыхание, опасаясь, что, едва эти черные фигурки заметят его, исчезнут в то же мгновение.

Никакого страха Матов не испытывал, а испытывал азарт охотника, выследившего матерого медведя перед тем, как тому залечь в берлогу: медведь близко, но стрелять еще нельзя. Сколько раз Матов испытывал этот азарт, сколько раз бывало, что азарт оказывался сильнее рассудка: неосторожное движение и — медведь, рявкнув, пускался наутек и исчезал в лесной чаще. Или, наоборот: кидался на охотников.

Конь громко фыркнул — и две фигурки замерли и обернулись к Матову. Матов пустил Черкеса вниз, на ходу выхватил револьвер и, выстрелив дважды вверх, понесся на этих двоих, оглашая тишину ночной степи громким криком:

— Стой! Стой, стрелять буду! Стой, гады! Взвод, ко мне! Окружай их! Окружай! Ложись! Бросай оружие! Руки за голову! — Матов скакал и орал, орал не переставая, сам не зная, зачем он это делает.

Один из беглецов, поменьше ростом, кинулся к другому, они слились вместе, и когда Матов подскакал совсем близко, и стал кружить вокруг них, размахивая револьвером и выкрикивая команды и угрозы, но держась все-таки на некотором отдалении от них, оба они повалились на снег и замерли темной и жалкой кучкой.

Уже наверху загалдели красноармейцы и, рассыпаясь цепью, побежали к своему командиру и его пленникам. В лунном свете поблескивали винтовки и штыки, устремленные вперед.

Матов остановил коня в пяти шагах от лежащих беглецов и замолчал. Что-то было в этих двоих совсем не то, чего он ожидал. Еще не совсем разобравшись, в чем тут дело, почувствовал неловкость и стыд, соскочил с коня и, держа его на поводу, подошел к лежащим.

— А ну встаньте! — приказал он негромко, и те медленно поднялись, отряхиваясь от снега. Матов услыхал тихое, сдерживаемое всхлипывание, и понял, что перед ним — дети, мальчишка и девчонка лет по двенадцати-четырнадцати.

Подбежали красноармейцы и остановились, тяжело дыша, все еще держа винтовки наперевес.

— Вы кто такие? Откуда? — спросил Матов, стараясь разглядеть лица беглецов.

— С хутора мы, с Ключевого.

— А почему по ночам ходите?

— Дядечьку, видпустыте нас! Нас батяня с маманей ждуть, — заканючил мальчишка.

— А далеко этот ваш хутор?

— Та ни-и, нэ дюже.

Матов оглянулся в растерянности.

Дети не могут быть врагами, не могут, следовательно, представлять опасности для советской власти, но, с другой стороны, был приказ: никого из зоны оцепления не выпускать и в зону не пускать тоже, всех задерживать. Нарушить приказ Матов не мог, но и задерживать этих ребятишек как вражеский элемент — тоже.

— Мы вот что сделаем, — решил наконец он эту сложную для себя задачу. — Мы сейчас поедем на хутор Матюхинский, вы там отдохнете, переночуете, поедите, а потом и решим, как вас доставить к отцу с матерью.

— Дя-енька, мы са-ами! — законючила теперь и девчушка, но Матов уже решил: ему было и жаль этих ребятишек, и не мог он, даже если бы не было приказа, бросить их посреди степи, тем более что не знал, где этот хутор Ключевой находится, может, до него о-го-го сколько, а это — дети, мало ли что. Ну и приказ, конечно, тоже. Да и никто им ничего плохого не сделает — ни они, Красная армия, ни ОГПУ.

— Ну-ка, быстренько наверх и в сани! — скомандовал Матов, перекидывая уздечку через голову Черкеса. — Ребята, забирайте их в сани! Да винтовки-то чего выставили? Эка вы, ребята!