Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

Алексей Петрович с облегчением припал к ее губам, и несколько минут они терзали друг друга, все больше забываясь и забывая, где они находятся и зачем, пока в коридоре не зазвучали чьи-то громкие шаги и не раздался громкий и решительный стук в дверь. Они отпрянули друг от друга, она метнулась к окну, а он к раковине, схватил бритвенный прибор и только после этого крикнул:

— Войдите!

Вошел молодой и краснощекий младший командир внутренних войск, в знаках различия которых Алексей Петрович всегда путался. На нем была длинная и ладно сидящая шинель, буденовка, подбитая мехом. Он быстро схватил цепкими льдистыми глазами всю обстановку комнаты: женщину, замершую у окна, и полуголого мужчину возле рукомойника, понимающе ухмыльнулся и доложил, небрежно кинув к виску руку в меховой рукавице:

— Комвзвода Соколов. Списочный состав собран и ожидает вас, товарищ советник юстиции.

— Хорошо, товарищ, — кивнула головой Ирэна Яковлевна. — Сейчас мы с товарищем корреспондентом позавтракаем и придем.

— Разрешите идти?

— Да-да, конечно.

Командир вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Как вы думаете, это ничего, что он застал нас в таком виде? — спросил Алексей Петрович, продолжая смотреть на дверь.

— А какое ему дело! Ну, застал и застал. Не надо было разрешать ему входить. Я бы сама к нему вышла… Да бог с ним, что сделано, то сделано! Не переживайте! Это мне, а не вам надо переживать, а я, — видите? — я ничего. Плевать!

— Вы иногда бываете просто восхитительны в своей непосредственности! — воскликнул Алексей Петрович, но тут же, увидев, как по ее лицу пробежала тень, замахал руками: — Молчу, молчу!

— Оно и лучше. Одевайтесь и пойдемте.

— Да-да, вы, как всегда, правы, — согласился Алексей Петрович, глянул на свои руки, все еще держащие бритвенный прибор, и расхохотался.

— Да оставьте вы его ради бога, ребенок вы этакий! Уборщица вымоет! — нетерпеливо всплеснула руками Ирэна Яковлевна. — У нас с вами действительно много работы. Да и люди ждут.

— Да-да, люди, — пробормотал он, представив этих изможденных людей, ожидающих сейчас решения своей судьбы.

Глава 10

В большой и почти пустой комнате, обитой узкими сосновыми досками в елочку, всего два небольших окна, и как раз между ними — дощатый стол, гладко выструганный, пахнущий смолой и летней хвоей, а еще два стула с прямой спинкой да табуретка. И все.

На одном из стульев, ровненько в центре стола, поместилась Ирэна Яковлевна, на другом, сбоку от стола, уселся Алексей Петрович, табуретку поставили поодаль, между столом и дверью. Комвзвода Соколов принес толстенную пачку серых папок с "делами", у двери поставил вооруженного наганом здоровенного охранника с плоским коротконосым лицом, сам Соколов встал возле табурета и уставился на товарища советника юстиции.

— Ну что ж, можно уже начинать, — произнесла Ирэна Яковлевна, скорее для себя, чем для других, нацепила очки, обстоятельно заправив дужки за уши, взяла верхнюю папку, прочитала вслух: — Огурцов Генрих Константинович.

Соколов, торчавший возле табуретки, обернулся и, глянув на охранника, приказал:

— Давай Огурцова.

Охранник открыл дверь, высунулся в коридор и крикнул:

— Огурцова! Давай Огурцова!

Где-то хлопнула дверь, затопало несколько пар ног, дверь распахнулась настежь, и в комнату вошел маленький, сморщенный человечек, одетый в какую-то немыслимую рвань, и в лаптях. Он остановился в дверях, опустив несоразмерно длинные руки и затравленно, исподлобья оглядел присутствующих.

— Проходи, Огурцов, садись вот сюда, — приказал Соколов, указывая на табурет.

Огурцов прошаркал по деревянному полу до табурета, сел на него, руки сложил на коленях и замер, уставившись в одну точку на крашеном полу.

Алексей Петрович только сейчас разглядел, что это горбун, и удивленно глянул на четкий профиль Ирэны Яковлевны, которая вчитывалась в "дело": Огурцов ну ничем не напоминал спеца, то есть человека, имеющего высшее образование. Тем более — интеллигента. Он скорее годился для роли юродивого или сельского дурачка на полотно Сурикова или Репина, в лучшем случае — писца, конторской крысы по Гоголю или Чехову.