Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

Яничек Агранов выполнил ее просьбу: теперь все это — по завещанию самого Маяковского — принадлежало только ей одной, и лишь она одна решала, что с этим делать.

И Маяковский уже не ворвется в эту комнату, большой и громоздкий, и не отнимет у Бриков ни кооперативной квартиры, в которой не прожил и минуты, ни "рено", ни свои бумаги и гонорары за новые издания, ни безделушки, которые привозил из заграницы.

Его сожгли в крематории, она своими глазами видела, как в адском пламени печи вдруг начало шевелиться и даже приподниматься в гробу его большое, когда-то принадлежавшее ей тело. А потом это тело охватило огнем и… — зрелище не для слабонервных, тем не менее удивительное, подтверждающее и факт смерти, и непрерывность жизни.

Только мертвым, как известно, ничего не надо.

Видно, так заведено: одни пашут и сеют, другие собирают урожай. И правы всегда те, кто собирает.

Часть 6

Глава 1

Только в марте следующего — то есть тридцатого — года Петр Степанович Всеношный вместе со своей женой наконец-то выехал в Германию. За пять месяцев, миновавших после первой командировки в Москву, он еще дважды побывал в столице, один раз в Сталинграде (бывшем Царицыне) на строящемся тракторном заводе, один раз в Нижнем Новгороде, где возводился автомобильный. Месяцы эти пролетели незаметно, он воочию убедился в гигантском размахе индустриализации и заболел этим гигантизмом.

И вот все приготовления позади, он едет в Германию, впервые за последние двадцать лет покидает родину. Радостно и жутковато.

Большая группа советских командированных занимала целый вагон. Тут были металлурги, машиностроители, специалисты по авиации, морскому флоту и всяким вооружениям. Большинство — с женами. Иные, кто ехал надолго, даже с детьми. К вагону не протолкнешься. Проводники то и дело напоминали, чтобы провожающие не мешали отъезжающим. Но те, расступившись, снова смыкались, галдя, над чем-то или над кем-то хохоча.

Здесь Петр Степанович впервые увидел поэта Маяковского, который на голову возвышался над толпой. Правда, если бы не Левка Задонов, не обратил бы на него никакого внимания. Но провожали не Маяковского, а какую-то супружескую пару. Впрочем, разглядывать было некогда, тем более что жена Петра Степановича Вера Афанасьевна так волновалась, боясь не успеть занять свои места, что прощание с Левкой вышло коротким и скомканным.

Прозвучал второй звонок, шум и гам усилились вдвое, отъезжающие полезли в вагоны… третий звонок, паровоз коротко прогудел, лязгнули буфера, и поезд тронулся.

Поначалу все держались по своим купе. Осваивались. Потом в проходе, куда выходили покурить, начали завязываться знакомства, пошли разговоры о том, кто где учился, работал, когда и где бывал за границей. Воспоминания, охи, ахи. Не верилось, что еще немного — и поезд пересечет государственную границу СССР, а там начнется этот самый капитализм, для многих связанный в недавнем прошлом с безбедной жизнью, почетом, привилегиями.

Вот и граница. Поезд остановился, по купе пошли вежливые пограничники.

Петр Степанович и его жена Вера Афанасьевна, невысокая, полная, но миловидная хохлушка с черными глазами, сидели в своем купе с приготовленными для проверки паспортами и даже не могли говорить от волнения. Им казалось, что пограничники найдут какую-нибудь неточность в паспортах или еще что-нибудь такое этакое, их ссадят с поезда и отправят домой. Вера Афанасьевна поеживалась и с беспокойством оглядывала купе и своего мужа, в какой уж раз поправляя ему то галстук, то воротничок рубахи, купленной в Москве по специальному талону, будто от его внешнего вида зависело, пустят их за границу или нет.

А Петр Степанович, хотя и знал, что ничего такого, чего они оба опасаются, не произойдет, вместе с тем нервничал до такой степени, что, когда попытался вытащить из кармана платок, вдруг обнаружил, что у него трясутся руки, испугался, сунул ладони меж колен и замер в таком положении.

Но все обошлось. Пограничники внимательно посмотрели в паспорта, потом в лица Петра Степановича и Веры Афанасьевны, козырнули и пожелали им счастливого пути, то есть все произошло так же, как и много лет назад, еще при царе, когда Петр Степанович впервые ехал за границу. Правда, тогда они с Левкой Задоновым ничуть не волновались, ничего не опасались и не испытывали того гнетущего состояния, какое испытывал он сейчас, но это могло быть по молодости и по незнанию жизни.

Едва за пограничниками закрылась дверь купе, Петр Степанович и Вера Афанасьевна одновременно вздохнули с облегчением, рассмеялись невесть от чего и начали говорить, говорить, перебивая друг друга. Они говорили о том, как и чего каждый из них боялся и что чувствовал, говорили о своих сомнениях и даже неверии, что их выпустят за границу, особенно после того, как Петра Степановича арестовывали и держали в тюрьме.