Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

Ермилов расплылся в добродушной улыбке. О-о, конечно! Не могла ли любезная фрау сказать, дома ли сейчас герр Кнорре, а если его нет, то когда его можно застать.

Герр Кнорре, разумеется, дома, потому что он никуда не выходит по причине своей инвалидности, так что ему приносят продукты из соседнего магазина, а свое белье он сдает в стирку раз в месяц — и тоже через посыльного. Что касается уборки своей квартиры, то она, фрау Гетц, раз в месяц моет у него полы, все остальное герр Кнорре делает сам. А что, господин приходится ему родственником?

Нет, господин родственником ему не приходится. Просто они воевали вместе, господин — герр Розен, с вашего позволения, фрау Гетц, — из Лотарингии, в Берлине по делам и не мог, разумеется, не навестить своего старого фронтового товарища.

О, да, она сразу же по произношению поняла, что герр Розен из Лотарингии, потому что только в Лотарингии так раскатывают согласные, особенно "р", и как это мило, что бывшие фронтовики не забывают друг друга в такое тяжелое и смутное время. Не знает ли герр Розен, когда все это кончится, установится порядок и возродится наконец Германия, так несправедливо униженная проклятыми французишками и англосаксонишками? И что он думает о Гитлере, который, в отличие от других политиков, похоже, знает, что говорит? И скоро ли прижмут хвост иудеям, которые все захватили в свои руки и не дают свободно дышать немецкому народу?

Ермилов заверил, что порядок установится очень скоро, что немецкая нация всегда была нацией порядка и добронравия, и что Гитлер, действительно, знает, что говорит, что иудеи рано или поздно получат по заслугам, одарил привратницу своей самой щедрой улыбкой и стал подниматься по лестнице.

Однако на третьем этаже Ермилов даже не задержался, поднялся до четвертого, постоял, прислушиваясь, в начале коридора, но ни звука не донеслось до него из его мрачных глубин, и тогда стал не спеша подниматься вверх по чердачной лестнице.

Как он и ожидал, дверь на чердак была закрыта лишь на задвижку. Ермилов осторожно открыл ее и шагнул в полумрак. Под ногами похрустывал шлак, приходилось то и дело нагибаться из-за путаницы бельевых веревок. Достигнув слухового окна, Ермилов постоял с минуту, рассматривая крыши домов на противоположной стороне улицы, потом пошел дальше. Вот и дверь, ведущая во второй подъезд. Ермилов тихонечко нажал на нее, но дверь не поддалась. Тогда он, не снимая перчаток, вынул из кармана складной нож со множеством лезвий, просунул одно из них в щель — негромко звякнул крючок, и дверь открылась.

Ермилов постоял с минуту, вслушиваясь в тишину. На лестничной площадке четвертого этажа он опять задержался, но ничто не вызвало у него опасений — дом будто вымер. Решительно, хотя и бесшумно, как он умел ходить в любой обуви, едва отрывая подошвы от пола и будто скользя по нему, он прошел в глубь коридора и остановился у двери, обитой черным дерматином, с медной табличкой.

Достав из кармана электрический фонарик, Ермилов осветил табличку. На ней было выгравировано: "Доктор права Йоган Нестероф. Письменные и устные консультации по адресу: Крефельдерштрассе, 28". Это было совсем недалеко отсюда.

Ермилов пошарил лучом фонарика по стене, нашел звонок и нажал кнопку. Внутри квартиры раздалось тихое дребезжание. Ермилов подождал с минуту, еще раз нажал на кнопку и снова подождал. Затем извлек из кармана пальто связку отмычек, поковырялся в замке, открыл дверь и проскользнул внутрь. Прикрыв за собой дверь, он некоторое время стоял в прихожей, прислушиваясь и внимательно оглядываясь.

Прихожая была небольшой, в ней помещалась вешалка, ящик для обуви и неглубокий шкаф. На вешалке висело пальто с узким каракулевым воротником, теплая тужурка и пара старых кашне. Ермилов исследовал карманы пальто и тужурки, но не нашел в них ничего, достойного внимания. Потом он тихонько отворил одну из трех дверей. Это была комната, могущая служить и гостиной, и столовой, и кабинетом. Квадратный стол с гнутыми ножками посредине комнаты, шкаф, книжные полки, диван, стулья, два глубоких кресла, на стенах пара репродукций не то Куинджи, не то Федорова — Ермилов в живописи не разбирался: не до того было.

Еще одна дверь вела, видимо, в спальню. Ермилов быстро пересек комнату и заглянул в дверь: точно, это была спальня. Он внимательно обшарил глазами широкую деревянную кровать, накрытую грубым пледом, комод, книжные полки. Доктор Йоган Нестероф был, судя по всему, человеком аккуратным, педантичным.

Ермилов прошел в спальню, остановился возле комода, выдвинул верхний ящик, приподнял стопку белья и обнаружил то, что и должен был там обнаружить: восьмизарядный браунинг. Он вынул из него обойму, вылущил из нее патроны, вставил обойму на место, а патроны высыпал в задний угол ящика и прикрыл бельем. Он знал, что эта мера предосторожности излишня, в данном случае по крайней мере, но все-таки сделал то, что привык делать в любом случае. Потом Ермилов некоторое время изучал содержимое других ящиков: авось да что-нибудь попадется.