Жернова. 1918–1953. После урагана

— Ну, это еще доказать надо, — поскучнел всегда добродушный и неунывающий Кокон и упрямо поджал полные губы. — А насчет грибочков — так это я предположил только, версию высказал.

И с этими словами он глянул на капитана Вежликова, но тот отвел взгляд своих рыжеватых глаз в сторону, будто все эти разговоры его совершенно не касаются, а пригласили его на это узкое совещание только для того, чтобы при случае засвидетельствовал где надо, что районное начальство не сидело сложа руки и меры соответствующие принимало.

Через полчаса возле здания райкома партии стояли бричка и три оседланные клячи. На бричке сидела худющая баба, по самые глаза повязанная белым платком. На плечах у бабы висел мужской пиджак с разномастными пуговицами, одна даже от немецкого мундира — оловянная, в пупырышках; длинная линялая юбка прикрывала голенища пыльных кирзовых сапог со стоптанными набок каблуками.

Возле кляч, понуро опустивших головы, топтались молодые парни и подтягивали подпруги — двое в черной милицейской форме, один в коротких штанах, штопаной ситцевой рубахе и босиком.

Бабу и босого парня сорвали с уборки картошки, и они были этим страшно недовольны. Баба, правда, помалкивала, а парень курил цигарку и матерился вполголоса.

Милиционеры же ухмылялись и подначивали парня.

Никто из них не знал, зачем вызвали.

Глава 19

Между тем пропавший секретарь райкома вовсе и не думал пропадать. Побывав в двух колхозах и одном совхозе, бегло осмотрев их хозяйства и порасспросив председателей и секретарей партячеек, как идут дела с уборкой картошки и льна, он, уже по дороге в район, велел свернуть к озеру, поблескивающему за деревьями, намереваясь искупаться.

Хотя сентябрь перевалил за половину, день был по-летнему жаркий, дороги пыльны, пыль проникала всюду, и перед тем, как показаться на глаза членам бюро райкома, просто необходимо было освежиться и принять подобающий вид. К тому же приезжать вовремя, а тем более раньше времени, новый секретарь считал несовместимым со своим авторитетом и авторитетом своей должности: пусть немного подождут, поволнуются, помаются, проникнутся чувством ответственности за его персону — это всегда полезно.

Райкомовский шофер, парень лет тридцати, из бывших танкистов, демобилизованный по ранению еще в сорок четвертом, все эти годы служил при начальстве и выработал в себе снисходительное к начальству отношение как к людям, которые другим кажутся чуть ли не богами, а на самом деле обыкновенные смертные, но с придурью, без которой начальству просто не положено.

Шофера звали Петькой, был это здоровый и сильный малый, отъевшийся на всяких подношениях и по этой причине махнувший рукой даже на свой приусадебный участок: на кой хрен станет он ковыряться в земле, если ему все, что он ни пожелает, принесут на блюдечке с голубой каемочкой! Вот и сейчас в совхозе имени товарища Калинина сунули трехлитровую банку меда, шмат сала килограмма на три, в колхозе «Заветы Ильича» завернули в газету только что прибитого гуся, а в колхозе имени товарища Берии поднесли корзину с яйцами. При этом давали без всяких условий, вроде как бы за просто так, но Петька-то хорошо знал, что и кому из дающих надо: кому лес, кому шифер, кому стекло и гвозди, кому снизить поставки. Пусть себе дают, но помогать всем Петька не собирается, уже хотя бы потому, что всем при всем желании не поможешь. Однако при случае замолвить словечко перед новым хозяином района труда не составит, тем более что все бывшие секретари, — а это уже четвертый за три года, — не гнушались его шоферской информацией, как бы идущей из народной толщи, и тут главное — не зевать и знать свою выгоду. Вот Петька разберется с новым хозяином, узнает его характер, всякие подходцы и уж тогда начнет прокручивать свои дела, потому что сидеть возле пирога и не откусить от него хотя бы кусочек — надо быть окончательным и бесповоротным придурком вроде бывшего одноклассника Сашки Соловьева, нынешнего директора школы-семилетки.

Хочется хозяину на озеро — пусть будет озеро, и Петька свернул с дороги и повез своих седоков к единственному месту на всем озерном берегу, сплошь заросшему тростником и ряской, где можно было войти в воду и выйти из нее чистым, не измазанным илом, по деревянным мосткам, устроенным здесь местным лесничим для каких-то своих надобностей. Место это располагалось вдали от деревень и от избы лесничего тоже, а чтобы, скажем, купаться, так в деревне это не принято, считается баловством, разве что после бани, то есть после парилки, бултыхнуться в холодную воду, лучше в проточную, в какой-нибудь ручей, потому что в озере вода настояна на торфе, будто старый-престарый чай. Да и запах от нее…

Но новый секретарь, увидев озеро, решил искупаться именно в нем, несмелыми попытками своего шофера предложить другое место пренебрег, решительно и односложно заявив: «Здесь!», из чего Петька сделал вывод, что хозяин его — человек норовистый и подхода потребует особенного.