Жернова. 1918–1953. После урагана

Уезжать из Москвы не солоно хлебавши не хотелось, и Василий Силантьевич потыркался еще по некоторым райкомам партии, рассчитывая хоть на какую-нибудь партийную должностишку, но то ли в Москве люди не нужны были, то ли сам он не поглянулся, а только нигде ему ничего определенного не пообещали, да и с жильем оказалось туго, и он решил, что бог с ней, с Москвой, можно устроиться и в Калинине.

Но и в Калинине ему не повезло тоже: в обкоме партии сказали, что люди сейчас особенно нужны на местах, что именно там не хватает проверенных и надежных кадров. Вот и пришлось Василию Силантьевичу вернуться в свой Весьегонск, где его знали как облупленного и где, как ему казалось, рассчитывать на достойное его фронтовой биографии место не приходилось. Но дело даже и не в этом — не в должности то есть, а в самом поселке: таким унылым, таким, можно сказать, затрапезным показался он Василию Силантьевичу после Европы, таким жалким и заброшенным, что жить здесь могли только такие люди, которые ничего не видели, ни к чему не стремились, ничего не знали и не были способны на что-то стоящее.

Почти могильной плесенью и гнилью повеяло на Василия Силантьевича, когда он вылез из попутки на окраине и огляделся: за четыре года здесь не только ничего не изменилось к лучшему, но, наоборот, все пришло в окончательное запустение и разруху, будто через этот городишко прошли самые главные сражения войны, хотя немцев здесь даже близко не было, а бомбили поселок всего раза четыре, о чем и рассказал ему попутный шофер, еще почти мальчишка, для которого вся война вместилась в эти случайные бомбежки. Даже ордена и медали на собственной груди показались Василию Силантьевичу как бы неуместными в своем родном поселке, будто он в будний день нарядился в лучший костюм, когда все ходят во всякой рванине. Только поэтому он вышел на окраине и до своего дома добирался задами по-над сонной речкой Мологой, заросшей кувшинками и камышом, а по берегам — ольхой, ивняком, смородиной да крапивой.

Но вот миновали первые хмельные дни возвращения, и пошел Василий Силантьевич в райком партии, где когда-то вручали ему партийный билет. Люди там, как и почти везде на должностях, оказались новыми, незнакомыми, многие даже не из местных, а из местных — всё больше бабы, которых раньше почти не замечали и всерьез не принимали.

Вопреки ожиданиям встретили Василия Силантьевича в райкоме хорошо, можно сказать, душевно и предложили на выбор несколько должностей: директором МТС или льнопрядильной фабрики, председателем колхоза или, на крайний случай, заместителем председателя потребительской кооперации. Василий Силантьевич выбрал последнее, тем более что до войны имел непосредственное отношение к этой сфере.

Уже через полгода он стал председателем, вытеснив свою начальницу, бабу малограмотную и скандальную, давно всем надоевшую. На должности председателя Василий Силантьевич проявил настойчивость в выполнении последних решений партии по дальнейшему развитию кооперативного движения и обеспечению населения городов продовольствием и товарами местных промыслов. Вскоре его ввели в состав бюро райкома партии, а уже в конце сорок седьмого выбрали вторым секретарем.

Признаться, Василий Силантьевич такому повороту в своей карьере не обрадовался. Год назад — куда ни шло, а теперь… Он только-только нащупал связи, разнюхал всякие потайные ходы-выходы, купил себе кожаное пальто, покрыл дом черепицей — и на тебе: бросай все, пересаживайся в новое кресло.

Однако делать нечего — и Василий Силантьевич пересел. Так вот, только пересев в это кресло, увидел он, насколько выше расположено оно над землей, чем предыдущее. Здесь он имел все, что имел до этого, и практически — никакой ответственности. Стандартные протоколы, отчеты — на это много ума не требовалось, а станет ли от этого кому-нибудь лучше или хуже, не столь уж важно; важно, чтобы была запротоколирована реакция райкома партии на всякие уклонения в ту или иную сторону со стороны административно-хозяйственного аппарата, важно любому практическому шагу нижестоящих организаций дать соответствующую политическую оценку. Выполнили план — высокая политическая оценка, не выполнили — низкая. Варианты возможны, но в пределах определенных рамок, которые то сжимаются, то расширяются. Тонкость в том, чтобы постоянно чувствовать эти рамки собственной кожей и не вылезать из них ни на сантиметр.