Жернова. 1918–1953. После урагана

— С политической точки зрения сегодня нам не выгодно брать бандитов в плен, содержать их, устраивать судебные разбирательства и тем самым лишний раз будоражить местное население. Давно, еще с библейских времен, известно: живой преступник вызывает у простого народа сострадание, а мертвый — только любопытство. Отсюда вытекает ваша задача как политработника, проводника политики партии к непосредственным исполнителям: вы должны внушить солдатам и офицерам — офицерам в первую очередь, — внушить им ту непреложную истину, что бандиты поставили себя вне закона и подлежат уничтожению… По-го-ло-вно-му уничтожению… Вам ясна задача?

Полковник Лизунов оторвал свой почти немигающий взгляд от значка и медленно перевел его на чистый лоб лейтенанта.

— Так точно, товарищ полковник! — ответил Задонов и, помедлив, спросил: — А если раненые?

— Далее, — не отвечая на вопрос лейтенанта, продолжал полковник. — Все трупы бандитов провезти по близлежащим селениям и хуторам, организовать совместно с капитаном Обручевым их опознание. Помимо выявления связей, этот акт должен показать местному населению, что сопротивление советской власти бесполезно, что советская власть своих врагов карает жестоко, а друзей поощряет и заботится о них… Я мог бы еще раз напомнить вам о тех задачах, которые возложила история на нашу партию, наш народ и его армию. Однако считаю это излишним. В то же время вы должны постоянно напоминать солдатам и офицерам о нашей великой миссии. Судьба любого из нас — ничто по сравнению с этими задачами. И если мы не щадим себя, тем более не должны щадить своих врагов. Никаких сомнений, жалости и половинчатости. Решительность, решительность и еще раз решительность!

— Я все понял, товарищ полковник, — негромким, но твердым голосом произнес Задонов, глядя прямо в глаза Лизунову своими большими серыми глазами.

— Я ни минуты не сомневался, лейтенант, что вы все поймете, как надо. — И Лизунов приподнял тяжелые веки. — Мы полностью доверяем вам и рассчитываем на вас. Поэтому я хотел бы обратить ваше внимание еще на одну тонкость, которую вы должны постоянно иметь в виду. Тонкость эта касается капитана Обручева. Дело в том, что капитан много времени провел среди наших идейных врагов, вынужден был подстраиваться, мимикрировать, что вполне естественно для разведчика. Как естественно и то, что сам разведчик подвергается непосредственному воздействию окружающей его враждебной среды, и это накладывает на его психику, его взгляды и даже политическую ориентацию определенный отпечаток… э-э… я бы сказал, гнилого буржуазного либерализма… — Подполковник помолчал, внимательно вглядываясь в лицо лейтенанта, точно решая, сообщать ему нечто секретное, или воздержаться. Решил, что, пожалуй, можно сообщить, и продолжил, подавшись к лейтенанту всем телом: — Еще до войны было замечено, что разведчики-нелегалы, привыкнув к жизни в буржуазном обществе, адаптировавшись в нем, в конце концов решают не возвращаться на родину, встав на путь предательства. Таких людей было не так много, но они, к сожалению, были. И принесли нашей стране неисчислимый вред… Я говорю вам об этом строго конфиденциально, чтобы вы всегда помнили о такой возможности. Это, разумеется, не доказывает, что капитан Обручев склонен к предательству. Я не призываю вас к политическому недоверию, я призываю вас к политической бдительности. Она всегда должна быть с вашей стороны на высоте…

— Я понимаю, товарищ полковник, — встрепенулся лейтенант Задонов. — И благодарю вас за доверие.

— Благодарить не стоит, — не изменил доверительного тона полковник Лизунов. — Я обязан был предупредить вас о такой возможности. При этом вы не должны вмешиваться в служебные функции капитана Обручева. Его задача — агентурное обеспечение уничтожения банды. В этом он большой профессионал. Задача вашей роты — техническое исполнение, а оно должно ориентироваться — еще раз повторяю — на полное физическое истребление бандитов. В этом направлении и должно осуществляться ваше политическое влияние как на личный состав роты, так и на оперативную группу капитана Обручева. Всякое отклонение в сторону либерализма со стороны кого бы то ни было должно вами решительно пресекаться.

С этими словами полковник Лизунов медленно поднялся из-за стола. Вскочил лейтенант Задонов, вытянулся, прижимая ладони к бедрам. Его румяное мальчишечье лицо светилось готовностью и решимостью хоть сейчас идти на смерть. И хотя он твердо сжимал свои полные губы, щурил глаза и хмурил чистый лоб, стараясь придать себе облик, соответствующий важности происходящего, все же не мог скрыть сияния глаз и удержать в неподвижности мускулы лица.

Полковник протянул ему через стол руку и крепко — неожиданно для лейтенанта — сдавил его пальцы. Задонов четко повернулся кругом и пошел к двери, но у самой двери неторопливый голос полковника остановил его:

— Надеюсь, ваша жена и сын чувствуют себя хорошо?

Лейтенант Задонов обернулся.

— Благодарю вас, товарищ полковник. Жена и сын чувствуют себя прекрасно. — Наклонил голову и резко вскинул ее, продолжая разглядывать полковника.