Жернова. 1918–1953. После урагана

Варвара Михайловна, скорее всего, тоже появилась в результате мановения «волшебной палочки», когда Маше стало невмочь вести в тех специфических условиях их немудреное хозяйство. Может быть, поэтому он и заметил домработницу не сразу, и не подумал, откуда она взялась и кто такая: обычная невнимательность к мелочам жизни. Или, скорее всего, собственный «вес» в собственных глазах помешал. А ведь такой «вес» он имел не всегда. Утяжеление «веса» началось где-то в середине тридцатых, и он так быстро привык к своему новому положению, будто обретался в нем всю свою жизнь.

Так ведь так оно и было: до революции его отец был виднейшим в Российской империи специалистом по строительству железных дорог и мостов, дом их в Москве — полная чаша, перед самим Алексеем Петровичем открывалось широчайшее поле деятельности; следовательно, в тридцатых он всего-навсего вернул то, что ему принадлежало по праву. А Варвара Михайловна — что ж, коли нельзя ее выкинуть из весьма смутного прошлого, так ведь можно забыть ради светлого будущего…

И Алексей Петрович тут же и погрузился в сочинение этого будущего. В нем известная роль отводилась и его новому знакомому, который оказался несколько не таким, каким показался в самом начале, то есть в нем чиновник еще окончательно не загубил человеческие качества, что, следовательно, надо будет произвести на него самое благоприятное впечатление: авось пригодится. В свете этого будущее рисовалось уже вполне благополучным. С тем Алексей Петрович и задремал. А когда открыл глаза, почувствовал себя бодрым, полным сил и энергии.

Поезд уже катил в ночи, свет от вагонных окон то скользил по насыпи, время от времени выхватывая из тьмы телеграфные столбы, то вдруг взметался на откос, то вообще пропадал, и тогда казалось, что вагон летит по краю пропасти и вот-вот сорвется в нее; то в желтых прямоугольниках света вдруг начинали мелькать темные развалины исчезнувших миров, редкие деревья и кусты, рельсы и шпалы, уложенные на козлы, канавы, глинобитные домишки, дувалы… — тысячи и тысячи раз повторяемые кадры из его недавней жизни, проведенной в значительной части на колесах. Какие-то из этих дорог строил его отец, о каких-то писал Алексей Задонов, его сын…

Алексей Петрович вдруг вспомнил свою поездку в Березники в тридцать втором году, раскачивающееся высокое бедро спящей на боку женщины на соседнем диване, бурные ночи, проведенные с нею в гостинице, тайные встречи в Москве… Мысленно он уже почти перенесся на шестнадцать лет назад, и даже не только мысленно, но и физически, почувствовав то же необоримое желание обладать этой женщиной, но ему помешали…

Отворилась дверь, и появился Птахин. Заметив, что Алексей Петрович не спит, он возбужденно принялся рассказывать вагонные новости, перечислять, кто в каком купе едет, и получалось, что едут люди все известные и даже знаменитые. И Алексею Петровичу очень захотелось, чтобы Птахин полюбопытствовал, кто же такой сам Алексей Петрович, и тогда бы второй секретарь обкома перестал восхищаться всякими там генералами и партийными же секретарями.

— Генерал Валецкий? — переспросил Алексей Петрович. — Знавал я генерала с такой фамилией. Он у Жукова командовал армией. Не тот ли?

— Именно, именно! Петр Вениаминович! Тоже в Москву. — И, помолчав: — А вы, Алексей Петрович, не тот ли самый… простите бога ради! — не тот ли самый Алексей Задонов, статьи которого… и книжки тоже!.. я имел удовольствие читать на протяжении длительного времени?

— Может, и тот, — безразлично согласился Алексей Петрович. — Если не его однофамилец.

— Ну что вы, что вы, как можно! — засуетился Птахин. — А я-то, грешным делом, все думаю: тот или не тот? А вы, значит… Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, уже значительно лучше. Видно, переутомился: в последнее время было много работы, — врал Алексей Петрович, сознавая, что врет, но угрызений совести при этом не испытывал, полагая, что писатель — настоящий писатель! — не может не привирать, потому что живет как бы в двух измерениях: в действительной жизни и в жизни, им выдуманной, в жизни своих героев, что в этой своей выдуманной жизни он совсем другой человек — честный, сильный, отважный и, конечно, работающий не покладая рук.

— А как вы, Алексей Петрович, насчет перекусить? У меня коньячок отличный, грибочки, икорка собственного посола, омуль копченый, байкальский… — И Птахин принялся хлопотать вокруг стола, расставляя на нем банки и стаканы, разворачивая свертки и сверточки. — А там и пулечку распишем… Как вы насчет пулечки, Алексей Петрович?

— С большим удовольствием я и насчет перекусить, и насчет пулечки, — похохатывал Алексей Петрович, тоже доставая из чемодана приготовленные Машей припасы, и в голосе его звучал здоровый оптимизм и жизнерадостность.

Глава 9