Жернова. 1918–1953. После урагана

Утро выдалось ясное и теплое. Камендрашак продолжал праздновать. Правда, за столами поредело, но парни все так же ходят по кругу, взбивая пыль. Нет и Армена с Катуш. Они появились лишь к обеду, отчего-то смущенные, заняли свое место во главе стола. За столами снова стало тесно — праздник продолжился. Но я уже в нем не участвую. Я на пустыре с самого утра гоняю мяч с местными мальчишками, и все мои тревоги исчезли, будто их и не было. Мяч тяжелый, плохо надутый, с грубой шнуровкой, об него так набьешь ноги, что образуются синяки и ссадины. Но это мало нас беспокоит. Вокруг поля собираются мальчишки и девчонки — болеют. Или ждут своей очереди. А среди них Роза с ее пристальным, почти немигающим взглядом. И я очень стараюсь забить гол, а когда мне это удается, успеваю заметить, как радуется эта странная девчонка, будто я ее брат или еще какой родственник.

Только на третий день бригада погрузила в кузов бортовой машины мешки с одеждой, круглые сыры в мокрых тряпицах, мешки с кукурузой, а мы с папой еще и мешок с трехмесячным поросенком, после чего все расселись и поехали, чтобы, немного отдохнув, вернуться в это же село для строительства другого такого же дома для другого хозяина. Местные собаки огромной стаей громким лаем провожали нас до околицы. Правда, тут нет никакой околицы, потому что село ничем не огорожено, как это делается в русских селах и деревнях, а у каждого дома своя огорожа из плетеного лозняка. Но едва машина миновала последний дом, как собаки от нас отстали, зато дом Армена Манукяна долго провожал нас новой крышей, которая светилась на поворотах ярким пятном, мелькала среди ветвей деревьев, и пропала лишь тогда, когда машина спустилась к Мзымте и поехала мимо домов греческого поселка. Затем мы переехали Мзымту по старому мосту возле большого села Молдовка и выехали на шоссе, ведущее в Адлер.

Мне бы радоваться, что все это кончилось, а мне грустно, и я знаю, отчего: в это утро я так и не увидел Розу. И я думаю, что вот она проснется, а меня нет. И что? Странная какая-то девчонка.

В мешке пронзительно визжит поросенок, напуганный резкой переменой в своей короткой еще жизни, оторванный от своей матери-свиньи и других поросят, а я под этот визг мечтаю, что сразу же отправлюсь к морю и буду долго-долго плавать и нырять, наверстывая упущенное время.

Глава 14

В Камендрашак мы с папой не вернулись. Скоро осень, надо скорее строить дом, а бревна еще не все ошкурены, и за огородом надо ухаживать, потому что маме одной тяжело, и поросенку надо приносить траву, а она растет по берегам Мзымты. Траву я рублю в деревянном корыте, затем кладу ее в котел, в кипящую воду, туда же добавляю размолотую на ручной мельнице кукурузу и, остудив в проточной воде, даю поросенку. Потом берусь ошкуривать бревна. Иногда папа скажет: «Сходил бы ты, сынок, рыбы наловил, что ли, а то все каша да каша. Тогда я иду на реку, но приношу все больше пескарей да бузянок, случаются усачи и голавли, и уж совсем редко форель. Но чаще хожу к морю ловить бычков».

Вот и в это утро я иду к развалинам старой турецкой крепости, которая почти вся ушла под воду. Но еще торчат из воды замшелые камни, остатки полукруглой башни. В шторм море гулко бьет волнами в эти камни, вздымая над ними тучи брызг, иногда доставая до старых сосен, растущих на берегу. Старики говорят, что крепость раньше стояла далеко от воды, но море приблизилось и теперь добивает ее остатки, пощаженные временем. Эту крепость когда-то русские войска отвоевали у турок, потом горцы Шамиля осадили ее, и русские, не желая сдаваться, взорвали пороховые погреба, погребя под развалинами и себя и нападающих.

Сидя на замшелом камне, я иногда оглядываюсь: мне чудится, будто за моей спиной в зарослях орешника прячутся горцы со своими кинжалами и саблями, и вот они сейчас повалят густой толпой под заунывные звуки зурны и бубнов, крича что-то на своем языке — на языке Армена Манукяна. И если закрыть глаза, то звуки эти можно расслышать в клекоте волны, разбивающейся о камни, перетирающей гальку.

Ловить бычков не так интересно, как усачей или голавлей: закинул пару удилищ с несколькими крючками в воду, сиди и жди. Потом тащишь, а оно иногда не тащится: это бычок заглотнул крючок, а сам залез под камень. Лезешь в воду, ныряешь, находишь этого бычка, вытаскиваешь из-под камня, а он такой маленький — чуть больше мизинца. Зато голова у него — о-го-го! Тогда берешь этого бычка и насаживаешь на крючок вместо червяка. На бычка иногда попадаются крупные бычки же. Или морские собаки. Собаку надо в руки брать осторожно: у нее ядовитый спинной плавник. Однажды с крючка я снял целых четыре бычка, заглотнувших друг друга. Вот умора-то! Жаль только, что никто не видел этого удивительного зрелища: снимаешь одного бычка, а там другой, поменьше, снял и этого, а там еще один, снял наконец и его, а на крючке тоже бычок, но уже совсем маленький. Этого снимаешь с крючка и заглядываешь в его пасть — нет ли там еще? Нету! А жаль: было бы пять.