Жернова. 1918–1953. После урагана

Море сонно плещется о берег, вдали неподвижно висит над водой рыбачий парус, солнце расплылось желтым пятном, погрузившись в серую дымку. Хочется спать. В голове сами собой складываются стихи:

Маленький бычок,

Проглотил крючок

Спрятаться куда бы,

Да под камнем крабы…

Мама бычков жарит на постном масле, и они так вкусно хрустят на зубах вместе с костями. Мама вздыхает и гладит меня по голове: «Добытчик ты мой. Кормилец».

Весь остальной день я работаю с папой. Домик наш растет быстро, но все делает папа, а я лишь ему помогаю: где гвоздь забить, где что-то подстрогать, подтесать или отпилить. Я еще многого не умею, хотя, со стороны глядя на папину работу, так и кажется, что и сам бы сделал то же самое. Но как возьмешься, так то же самое не получается, а получается что-то совсем не то, и тогда папа говорит, что я еще мало ел каши. Но когда кто-то приходит к нам из взрослых, папа показывает им мою работу и хвастается: сын, мол, сделал то-то и то-то. Дяди качают головами: надо же! Тети удивляются еще больше: такой маленький, а, смотри-ка! Я скромно ковыряю мозоль на руке: подумаешь! И вовсе не маленький: уже почти двенадцать лет.

Дома все-таки хорошо: не надо самому варить борщ, жарить рыбу. Да и море почти под боком. Иногда слышно, как оно шумит и бухает. Особенно ночью. Засыпаешь под убаюкивающее: «Бух-ш-шии! Бух-ш-шии!» С одной стороны шумит море, с другой — железная дорога. Поезда идут часто то в сторону Грузии, то из Грузии, долго слышится сперва нарастающий, затем затихающий перестук колес, и снова возникающий, когда поезд идет по железному мосту.

В тихую и жаркую погоду я на море не хожу. Да и многие местные мальчишки тоже. В такую погоду вода в море теплая, ленивая, она не остужает тело, не бодрит, высыхая, оставляет на теле соль, которая стягивает кожу. Впрочем, местные вообще на море бывают редко: дела. Разве что какая-нибудь мелюзга, у которой никаких обязанностей. Как у моей сестры Людмилки. Хотя в ее годы у меня свои обязанности уже были.

В жаркую и тихую погоду, если не нужен папе, я иду к Мзымте. Иногда туда, где река впадает в море. Мзымта, попав в море, течет по насыпи из песка, который она нанесла, вода здесь прохладная. Можно идти и идти по этой насыпи, подгоняемый течением, слабеющим с каждым метром. Но далеко уходить не стоит, потому что возвращаться против течения тяжело, а плыть к берегу приходится долго и трудно: возле речного потока море неспокойно, крутит водовороты, бьет беспорядочной волной. А отплыл от реки подальше — снова попадаешь в теплую воду.

В самой же реке вода обжигающе холодна, она стремительно несет тебя, крутит и вертит, если ты целиком отдаешься на ее волю. Но нам, мальчишкам, больше доставляет удовольствие борьба с течением, мы соревнуемся, кто быстрее пересечет реку вплавь, кто преодолеет ее, не дав себя унести дальше других. Бросаешься с берега в стремительный поток, молотишь воду руками и ногами, пока не коснешься дна из гладких валунов. По ним и выбираешься на берег. Где выбрался, там и сидишь, другие кидаются следом — так и выясняется, кто самый шустрый.

Зато море наше, когда разыгрывается настоящий шторм. В таком случае я стараюсь ускользнуть из дому так, чтобы не заметила мама: она очень боится, что в шторм я могу утонуть. Все мамы боятся этого, но еще не было случая, чтобы кто-то утонул из местных мальчишек и девчонок. Приезжие — да, случалось, и даже взрослые.

Мы собираемся в стайки, идем к морю деловито и спокойно. На берегу стоят отдыхающие, любуются разбушевавшейся стихией — так они говорят. Случается, что кто-то из них отваживается входить в воду, но лишь тогда, когда идет малая волна. Как только вдалеке покажутся пенные гребни, с берега кричат: «Волны! Волны!» — и купальщики выскакивают из воды.

Это и есть тот миг, которого мы ждем.

Перед чередой «девятых валов» вода у берега не то чтобы затихает, а укорачивает свой бег, плещется и кипит в полосе прибоя, отступая все дальше и дальше в море, как бы подготавливая дорогу для старших сестер, медленно поднимающихся из глубин моря и шествующих к берегу в пене и гуле.

И вот уже у самого берега поднимается первая волна. Она встает почти отвесной стеной, гребень ее трепещет, готовый обрушиться вниз, верх зеленоватый, а низ синий, и сквозь него смотрит на нас мрачная глубина моря. Это еще не «девятый вал», это его младшие сестры-волны. «Девятый» еще чуть виднеется вдали.

Мы не спеша идем навстречу первой волне. Под ногами текут ручьи, сгоняя в море песок и мелкую гальку, потом становится глубже и дно каменистее. Волна вспухает, зеленый гребень начинает нависать над ее синим брюхом, и… мы разом срываемся с места и кидаемся в эту стену. Позади нас с пушечным гулом волна обрушивается на берег, ноги выкручивает кипящий поток, иногда камни взлетают вверх и касаются ног, но все остальное тело находится почти что в неподвижной воде. Длится это состояние одно лишь мгновение. Если задержаться на месте, непременно втащит в водоворот, закувыркает, и тогда ударов камней не миновать.