Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Где-то на западе, будто весенний гром, заворчало и заухало, и Матов догадался, что это наша авиация бомбит немецкие тылы. Он поднялся на ноги и увидел: далеко за горизонтом, то сходясь, то расходясь, качаются голубоватые столбы света. Иногда можно различить точечные вспышки, словно кто-то там, вдалеке, чиркал отсыревшими спичками.

Большая мандариновая луна выплыла из облаков и повисла над зубцами леса, равнодушно взирая на землю, покрытую мраком, на огненные сполохи, на людей, копошащихся в длинных изломанных щелях, избороздивших стылую землю в разных направлениях, на горящие и рушащиеся дома, на тонущие в безбрежном море корабли… Эта же луна, думалось Матову, светит сейчас и его жене в далеком Иркутске, и генералу Угланову в Чите или Хабаровске, и немецкому полковнику фон Ридлеру, командиру противостоящей ему дивизии… Чем, интересно, занят сейчас этот фон? Знает ли он о предстоящем сегодня наступлении русских, об атаке штурмовиков за огненным валом? А если знает, то на что рассчитывает?

На немецкой стороне взлетели в небо осветительные ракеты, мерцающей струей скользнула на фоне темного леса трассирующая очередь из пулемета, и лишь через несколько секунд до слуха долетело почти слитное бу-бу-бу-бу…

На западе все еще качались голубоватые столбы света, но к ним теперь прибавилось багровое пульсирующее зарево. Война стояла на пороге Германии, случилось то, что в сорок первом майор Матов пророчил немцам спекшимися от жары губами, вздрагивая вместе с землей от разрывов немецких бомб и снарядов. А сегодня за его спиной сосредоточились тысячи орудий, минометов, «катюш», сотни танков и самоходок, десятки тысяч солдат — и все это обрушится на немцев через несколько часов. Удержать эту лавину невозможно, вопрос только в том, как быстро и с какими потерями эта лавина начнет двигаться.

Да, случилось то, о чем он мечтал, и есть удовлетворенность, но почему она так горька, почему в ней нет долгожданного упоения расплатой за дни и ночи унижения, бессилия и позора? Почему на душе так печально? Что изменилось в нем за эти годы? Что изменилось в мире, окружающем его?.. Так вот, с кондачка, на эти вопросы не ответишь. Но должно же наступить время истины, которое расставит все по своим местам.

Небо все более прояснялось, там и сям показались звезды. От этих звезд стал неумолимо наползать и расти гул множества возвращающихся с бомбежки самолетов. Мощь и торжество слышались в их слитном гуле. И не нужно забиваться в щель, втягивать в себя голову. И вдруг…

Вдруг там, наверху, среди звезд, заметались белые нити — одна, две, еще и еще… Потом что-то вспыхнуло и, разбрасывая по сторонам огненные капли, устремилось к земле.

У Матова сжалось сердце: ясно, что немецкий ночной истребитель сбил один из наших бомбардировщиков.

— Вот гады! — воскликнул часовой. — Ну не гады ли!.. — Помолчал немного, произнес с надеждой: — Может, с парашютом выбросятся? А? Только бы их к немцам не отнесло. — И пояснил: — Немец нынче злой стал, бяда-а!

Огненный клубок, разрастаясь и оставляя в небе темный след, стремительно несся к земле, и вот уже видно крестообразное тело самолета, объятого пламенем. Он падал почти отвесно, достиг земли километрах в двух за линией фронта, родил короткое шарообразное сияние и долгий тяжелый вздох.

Матов и часовой несколько минут вглядывались в небо в надежде, что появится на нем хотя бы одно пятнышко парашюта. Немцы тоже, судя по всему, ждали того же и не жалели осветительных ракет. Но пустынно было темное небо, все также светила луна, мерцали немногие звезды, и все слабее становился гул уходящих самолетов, будто ничего не случилось…

И немцы угомонились.

Запрокинув голову, Матов смотрел в звездное небо и будто видел лица молодых летчиков, видел, как вертят они головами во все стороны, а немецкий ночной истребитель все ближе и ближе, и немецкому асу хорошо видны ползущие сомкнутым строем русские бомбардировщики. Вот он сейчас прицелится и… Но гул самолетов уже еле слышен, и ничто больше не нарушает покой звездного неба, по которому только что прочертили свой огненный путь несколько молодых жизней.

Скрипнула дверь блиндажа, и в двух шагах от Матова остановился адъютант Погорелов.

— Ты-то чего не спишь? — спросил Матов своего адъютанта.

— Да так как-то… Не спится, товарищ полковник.

— Ну, раз не спится, тогда давай пройдемся вперед, посмотрим, что у нас там делается. Предупреди дежурного, что мы ненадолго.

И Матов стал надевать шинель в рукава.

Глава 13

Лейтенант Красников дремал, сидя на нарах. Пристроевшись кто где, спали бойцы первого взвода его роты. Землянка, где их разместили на ночь, и так была переполнена солдатами-окопниками, воздух спертый и настолько пропитан запахами давно немытых человеческих тел, что хоть топор вешай. Отовсюду слышны бессвязное бормотание, разноголосый храп, стоны, всхлипы. Кто-то, — видимо, нерусский, — время от времени то ли вскрикивает во сне: «Берды! Дурды!», то ли молится. В другом углу кто-то почти через равные промежутки времени вздыхает и произносит, нажимая по-волжски на «о»: «О хо-о-осподи!»