Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Минут за десять до начала атаки время остановилось. Полковник Матов смотрел в щель между толстыми бревнами и видел одно и то же: серый снег в нескольких метрах от НП, черные пятна воронок, черный же провал хода сообщения, уходящего в пустоту ночи. Иногда эта пустота расползалась по сторонам, открывая в мертвенном свете немецких ракет какие-то линии и контуры, светлые и темные пятна, чтобы через несколько секунд резко сбежаться к центру и поглотить весь мир. Луна то ли закатилась за лес, то ли скрылась за облаками, темнота сгустилась, звезд тоже не было видно.

Матов не смотрел на часы. Он вглядывался в пустоту как, может быть, приговоренный к смерти вглядывается перед выстрелом в стену, к которой поставлен лицом. Вот еще одна секунда, вот еще одна, вот еще… Он представлял, как в этой пустоте, метрах в трехстах от его НП, вот так же вглядываются вперед солдаты штурмового батальона и этот симпатичный лейтенант с умными серыми глазами, но видят они совсем не то, что видит командир дивизии полковник Матов.

Он не заметил, что за его спиной затихла перекличка телефонов и повисла чуткая тишина. Он всем своим существом находился сейчас в окопах, и ему было бы легче, если бы он действительно находился там. Но тишина постепенно проникла в его сознание, он оглянулся с удивлением, и в это время начальник артиллерии армии, со своей связью и людьми расположившийся на его НП, выпрямился с телефонной трубкой в руке и, глядя в щель амбразуры, яростно бросил: «Огонь!»

Матов глянул на часы: стрелки показывали ровно половину седьмого. Но ничего не произошло. Все так же висела под темным бревенчатым потолком тишина, нарушаемая лишь слабым попискиванием рации. Матов почувствовал, что у него даже дыхание остановилось — вот сейчас начнется то, к чему он готовил себя всю жизнь.

И дрогнула земля. Завыл и застонал воздух. Впереди, там, где протянулись немецкие окопы, побежали огоньки — одни влево, другие вправо. Тяжким стоном откликнулась земля и забилась в лихорадке. С потолка посыпалась труха, и лейтенант Погорелов принялся перчаткой смахивать ее с разложенной на столе карты.

Прошла минута, другая, третья. Снаряды и мины кромсали землю, а немцы молчали, не подавая никаких признаков жизни. Конечно, еще рано ждать от них реакции на нашу артподготовку: у них в шесть тридцать как раз начинается завтрак, пока то да се, пройдет минут десять-пятнадцать.

Вот взлетели сигнальные ракеты, но ничего особенного не случилось — ни криков «ура», ни стрельбы, а между тем ракеты эти означали начало атаки штурмовиков. Вот показались в мерцающем свете разрывов черные фигурки людей, их становилось все больше, они выбрались из окопов, покинули спасительные щели и очутились на открытом пространстве, все уменьшаясь и уменьшаясь в размерах. И лейтенант Красников с ними, и другие юные лейтенанты… А вот комбат и его помощники в атаку не пойдут, у них другие задачи, хотя, если по справедливости… Впрочем, какая на войне может быть справедливость, если сама война есть высочайшая несправедливость по отношению к людям, к земле, ко всему сущему!

На наблюдательном пункте дивизии установилась та атмосфера бездеятельного ожидания, когда от командиров уже ничего не зависит. Теперь все зависит от артиллеристов, корректировщиков огня, зависит от наводчиков, заряжающих, подносчиков снарядов. Они действуют так, как им предписано заранее. Если предписано правильно, то и остальное будет идти тоже правильно. А если нет, то лишняя кровь, лишние смерти, похоронки, вдовы, сироты…

Молчит начальник артиллерии, молчат, прижав к голове телефонные трубки, телефонисты. Все еще не подают признаков жизни немцы. Черт бы их побрал, этих немцев! Долго они там еще будут телиться?!

Полковник Матов, прильнув к окулярам стереотрубы, не замечает, что папироса у него давно потухла и он изгрыз бумажный мундштук ее до самого табака. Он уже не думает о штурмовиках и лейтенанте Красникове. Ему кажется, что штурмовики движутся слишком быстро, что эдак они пробегут свои пять километров по немецким тылам, а немцы так и не откроют огня, не высветят свои огневые точки, и задача штурмовиков — раздразнить противника до последней крайности, так и не будет выполнена. Тут уж о цене игры говорить не приходилось.