Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Перед майором Голиком на дороге стоял Олесич и смотрел себе под ноги. Майор никак не мог добиться от него вразумительного доклада о том, что тут и как произошло. Олесич твердил одно и то же: товарищ старший лейтенант приказали ему стрелять, как только скажут: «Здесь проходу нету, поворачивайте назад», товарищ лейтенант с Пилипенкой упадут, а он должен стрелять по животам, и он делал, как ему было сказано, а сколько человек было в повозке, он не заметил, потому что темно, и куда побежали остальные, тоже не знает, потому что у него кончились патроны и надо было менять диск…

— А кто гранату бросил?

— Я бросил, — вздохнул Олесич. — Патроны кончились, а они дерутся, потому что товарищ старший лейтенант не велели мне выходить на дорогу. Вот я и бросил, — повторил он. И пояснил: — Граната-то — эрдэшка, убить не может, а ранить — так только по ногам. Вот я и…

— А после гранаты кто стрелял? — настаивал майор Голик, почувствовавший что-то неладное.

— Не знаю.

— А ты стрелял?

— Стрелял.

— А патроны?

— Я поменял.

— В кого же ты стрелял?

— Не знаю. Темно, а они все в нашем, а товарищ старший лейтенант приказали мне стрелять…

Подбежал офицер и доложил, что один из диверсантов, судя по следам на снегу, ранен, и если напарник его не пристрелит, то далеко они не уйдут. К тому же собаки взяли след.

— Хорошо, — сказал майор Голик, — продолжайте преследование. Некуда им бежать. Сейчас они напорются на артиллеристов: люди там предупреждены. Надо хотя бы одного взять живым.

Офицер убежал. Было слышно, как в лесу заливаются собаки.

— Ладно, потом разберемся, — прекратил допытываться майор Голик. — А пока иди в машину и жди меня там.

Олесич забрался на заднее сиденье стоящего невдалеке джипа и замер там, нахохлившись, готовый ко всему.

Глава 16

Еще не было шести утра, а на наблюдательном пункте дивизии полковника Матова вовсю кипела работа. Только что сообщили, что группа диверсантов и шпионов, пытавшаяся прорваться через порядки дивизии, уничтожена, что один из них взят в плен и дал показания. Установлено совершенно точно, что о дне и времени наступления они не знают, но располагали весьма обширной информацией о сосредоточении наших войск, об их перемещениях в масштабах фронта и о том, что наступление начнется со дня на день. Рисковать же с переходом линии фронта их вынудило то обстоятельство, что им на хвост сели оперативные группы контрразведки «Смерш» и что рация у них не работала, поскольку сели батареи питания.

Полковник Матов, получив это сообщение, почувствовал, что с его плеч свалилась если не гора, то огромный камень — это уж точно. Он очень опасался, что немцы пронюхали о предстоящем наступлении и приготовили ловушки, на что они большие мастера.

После разговора с лейтенантом Красниковым Матов чувствовал себя увереннее и как бы очистившимся перед людьми, которым вот-вот придется идти почти на верную смерть. Он не сказал лейтенанту всей правды о предстоящей атаке, но дал понять, какая роль уготована штурмовому батальону командованием армии и фронта. Лейтенант понравился ему своим умным, все понимающим взглядом, немногословием и еще тем, что он нисколько не удивился тому, на что обрекали их батальон, следовательно, если не знал, то предполагал это, да и трудно было не предполагать худшее, зная, из кого состоит батальон и какова официальная точка зрения на этих людей.

Красников не задал ни одного лишнего вопроса, был деловит, коротко поведал о том, как два дня назад отводил свою роту на исходные позиции, прикрывшись огненным валом же, и это надо было понимать так, что, в случае чего, такой вариант не исключается и на этот раз.

Матову было жаль отпускать лейтенанта, и он, впервые испытав чувство отцовского эгоизма, подумал о том, что сын его еще мал и ему, бог даст, не придется воевать вообще, а его отцу не придется провожать сына на смерть. И еще подумал, что, быть может, таким людям, как лейтенант Красников, удастся как-то переломить эту жизнь после победы, направить ее в другое русло, что они, прошедшие войну и возмужавшие на ней, окажутся смелее и раскованнее людей старшего поколения, хотя разница в возрасте между ними не превышала десяти лет. Одного лишь Матов не знал, каким образом его сомнения, зароненные в нем генералом Углановым, передадутся таким людям, как лейтенант Красников, и воспримут ли они эти сомнения, но он хотел верить, что сама действительность заставит их взглянуть на нее другими глазами.

Время летело быстро, и Матову показалось даже, что он что-то не успевает сделать к началу атаки. Он вдруг занервничал и, чтобы успокоиться, сел на табуретку, закрыл глаза и принялся считать до ста. Где-то после пятидесяти его потребовал к телефону командующий армии, и возбуждение прошло само собой.