Жернова. 1918–1953. За огненным валом

А примерно в двух километрах от передовой, во дворе родового имения польского шляхтича, возле многочисленных костров грудились усталые и молчаливые люди. В котелках, висящих над огнем, булькало варево, нетерпеливые ели холодные консервы с лезвия ножа. Похрустывал ледок под ногами, брякали котелки и ложки.

Здесь же, борт к борту, стояли четыре немецких тягача и три пушки, прицепленные к ним. Стволы пушек и казенники обмотаны немецкими шинелями. В кузовах тягачей, накрытые брезентом, лежат убитые. Хоронить их решили завтра утром со всеми подобающими почестями. Отступая, штурмовики забрали с собой всех, кто попался на глаза, чтобы ни у кого и в мыслях не было, что кто-то из них может по второму разу оказаться в плену. Раненых уже отправили в медсанбат, живых и мертвых сосчитали и пометили в списках. Не хватало только двоих: бывшего подполковника Дудника и бывшего капитана Оглоблина. Про Оглоблина известно точно, что прямо в него попал снаряд и не оставил от капитана даже мокрого места.

Про Дудника знали только то, что он был на перевязочном пункте, а потом исчез неизвестно куда, но и его исчезновение приписали артиллерийскому обстрелу. И свидетели на этот счет имелись верные — на тот случай, если старшему лейтенанту Кривоносову понадобится выяснять подробности.

Похрустывая свежим ледком, к воротам поместья подъехал «виллис» с открытым верхом; за ним «студер» тянул целых три полевых кухни, от которых шел убийственный запах.

Из «виллиса» выбрался полковник Клименко. Во дворе стихли шорох и хруст, лица настороженно взирали на прибывшее начальство. Откуда-то вынырнул лейтенант в расхристанной шинели, замер перед полковником, доложил:

— Товарищ полковник! Рота отдельного стрелкового штурмового батальона находится на отдыхе после выполнения боевого задания! Дежурный по роте младший лейтенант Бульба!

— Ишь ты! — изумился полковник Клименко. — Звидкиля ж ты узявся, хлопче? Невначе, як з Полтавщины, — высказал он предположение, разглядывая младшего лейтенанта.

— Никак нет, товарищ полковник! Из Приморского края!

— Що, и родився там?

— Так точно. А предки мои с Могилевщины.

— Эк, братец ты мой, куда только нас, славян, не заносит! — покачал головой полковник Клименко и протянул младшему лейтенанту руку. — Ну, а где ваш командир?

— Отдыхает, товарищ полковник. Его немного контузило, так что со слухом у него не все в порядке. И боли головные, — осторожно подбирая слова, докладывал младший лейтенант: ему не хотелось, чтобы приезжий полковник беспокоил ротного, и, в то же время, он побаивался, что тот может отправить лейтенанта Красникова в госпиталь.

— Так он что, и ходить не может?

— Может, товарищ полковник. Прикажете позвать?

— Не надо. Сам к нему схожу. А ты, младший лейтенант Бульба, распорядись насчет питания своих орлов. И каждому по сто пятьдесят грамм водки! — Потом, обращаясь ко всем, кто находился во дворе усадьбы, заговорил зычным голосом: — Большое, братцы, вы сегодня дело сделали! Лихо атаковали, умно сумели вырваться из фрицевских объятий, сто чертей ихней матери под юбку! От имени личного состава вверенной мне дивизии и от себя лично приношу вам свою благодарность!

Нестройное «Служим Советскому Союзу!» было ему ответом.

Полковник Клименко после удачного вызволения своих батальонов был настроен весьма благодушно. Радовало его и то, что штурмовики пригнали с собой почти три десятка пленных немцев, среди которых было несколько офицеров. Пленные уже на предварительном допросе дали ценную информацию, так что если начнется наступление, — а дело, судя по всему, идет именно к этому, — то его дивизия будет наступать не вслепую. Пленных офицеров отправили в штаб армии, а мелкую сошку все еще трясут в разведотделе дивизии, уточняя все новые и новые детали немецкой обороны.

Конечно, все это здорово, но пленных приволокли не свои, а чужие, да при том штрафники, и полковнику Клименко, искренне считавшему, что его дивизия лучшая во всей Красной армии и если она еще не гвардейская и не совершила громких дел, то исключительно потому, что ей постоянно как-то не везет, а по всему по этому ему было весьма и весьма досадно: возможности у штрафников и у его батальонов были почти одинаковые, а вот поди ж ты.

Но в эту странную роту он поехал, смирив гордыню, не только потому, что она дралась на его участке фронта, но еще и потому, что хотел, чтобы трофейные пушки и тягачи остались у него. Конечно, не бог весть что, но мужик он был прижимистый и не мог упустить даже такую малость. Тем более что в его расположении оставался склад с немецкими снарядами, не оприходованный трофейщиками, и в нем имелись снаряды для немецких же восьмидесятимиллиметровых противотанковых пушек… Да и куда штрафникам эти пушки? Все равно кто-нибудь отнимет.