Жернова. 1918–1953

Зиновьев уже не помнит, что он конкретно говорил в тот вечер, но за эту неожиданную выходку, в которой усмотрели революционную решительность и железную твердость, его избрали членом ЦК. А вскоре он стал как бы ленинской тенью, опекая его, добывая деньги не только на безбедное существование, но и на издание большевистских газет и журналов. Тем более что Ленину было все равно, чьи это деньги и каким образом они попадали в руки его ближайшего сподвижника: деньги не пахнут или, лучше сказать, деньги пахнут революцией, если попадают в руки революционеров.

* * *

Основное образование Хирш Аронов Радомышльский, со временем ставший Григорием Евсеевичем Зиновьевым, получил дома от приходящих учителей: папаша-миллионер не хотел, чтобы сын его учился в русской гимназии и забивал себе голову ненужными и вредными для еврея знаниями, а потом закреплял эти знания в русском же высшем учебном заведении. Весьма нужные и полезные для еврея знания Хирш получил в иудейском хедере (начальной школе), а это были история еврейства и догматы пятикнижия, которые его заставляли зубрить наизусть. Папаша Аарон, как и большинство других евреев, ненавидел Россию, куда его предков привели гонения в Западной Европе, Иране и Византии, ненавидел русских, как, впрочем, украинцев, белорусов и всех остальных гоев, он не считал их людьми и, естественно, хотел видеть своего сына настоящим евреем, незапятнанным никакими связями с иноверцами и бунтарями, даже если бунтарями были евреи же.

Однако Хирш презрел папины желания и надежды. Он тайно встречался с людьми, недовольными существующими порядками, в том числе и с гоями, читал запрещенные книжки и испытывал непонятный зуд, когда в книжках ругалось и поливалось грязью все, что окружало его в тихом провинциальном Елизаветграде.

Разумеется, эти увлечения Хирша не стали тайной для его папаши, и он, желая как-то оградить сына от тлетворного влияния российской действительности, отсылает его в Швейцарию, в Берн, к своим родственникам, где тот легко поступает в знаменитый Бернский университет. Это, конечно, стоило денег, но папаша Хирша был уверен, что вкладывает их в прибыльное дело.

Увы, Швейцария в те годы была пристанищем и убежищем многих российских бунтарей. Хирш, оказавшись в Берне, опять, как до этого в родном Елизаветграде (с 1924 года переименованного в Зиновьевск), снюхался с социал-демократами и ударился в политику, потому что Европе, как, впрочем, и всему миру, позарез нужна была революция. Она особенно нужна была России: там бы революция свергла царя и сняла бы все ограничения, наложенные царизмом на российское еврейство. Тем более что революция нужна была и самим русским, и полякам, и финнам, и украинцам, и прибалтам, и многим-многим другим народам и странам.

Наконец, какая это смертная скука — сидеть в конторе, считать деньги, заниматься мелким жульничеством, интриговать и ждать, когда судьбе будет угодно вытолкнуть его, Хирша, которого бог наградил не только честолюбием, но и талантами, из этой трясины на самый верх, где вершится мировая история. А история, как известно, вершится исключительно через общественные и социальные потрясения, то есть через революции, войны, заговоры…

Пока Хирш, ставший в Швейцарии Григорием Зиновьевым, пытался разобраться в тонкостях организации общественных катаклизмов, события шли своим чередом.

В России грянул девятьсот пятый год…

Да, в России произошла революция. Григорий с товарищами ринулся в Питер, готовый, как им казалось, взорваться как перегретый котел. Но едва они пересекли границу Российской империи, Хирш неожиданно почувствовал перебои в работе сердца и вместо баррикад Питера очутился в родном Елизаветграде, в доме своего почтенного отца.

Еще не старый папаша Аарон, с такой же квадратной, как и у Кирша, головой, но уже изрядно облысевшей, встретил своего блудного сына далеко не распростертыми объятиями, однако из дома не выгнал: в Елизаветграде бузила молодежь, особенно еврейская, в синагогах раздавали бомбы и револьверы, готовясь достойно встретить тупорылых погромщиков, во дворе дома толпились вооруженные боевики еврейской самообороны. Купцу первой гильдии не хотелось, чтобы его сын был замешан в беспорядках. Потому что беспорядки рано или поздно заканчиваются, а склеивать разбитые черепки придется папаше Аарону и его подельникам.

В тот же день у отца с сыном состоялся долгий разговор с глазу на глаз. Впервые Хирш был откровенен со своим отцом и настолько убедителен, что папаша Аарон в конце концов не только не потребовал от сына изменить образ жизни, но и благословил его на революционную деятельность: