Жернова. 1918–1953

— Реализм — это выдумки людей, паразитирующих на искусстве! — воскликнул он запальчиво. — И вам, Марк, это хорошо известно! На русском языке истинное искусство называлось искусством отражения жизни, отражения глубинных процессов изменения народного самосознания, самовыражения нации. Все эти измы, так любимые вами, пришли с Запада, они никогда не укоренятся на русской почве и, как сказал не помню уж кто, всегда будут болтаться в воздухе, как французские панталоны на русской пеньковой веревке.

— Значит, вы считаете, что мы с Сашей не слишком талантливы и только поэтому пытаемся недостаток талантливости компенсировать экстравагантностью формы? Так вы считаете, Иван Поликарпович?

— Да-с! Я именно так и считаю. Я не говорил вам этого ранее, полагая, что со временем вы перебродите, перемелетесь, из вас что-то выйдет толковое если не в живописи, то в каком-нибудь из прикладных ее направлений. Например, в театральном оформительстве. Ну, мало ли там! — сделал неопределенный жест руками Иван Поликарпович и пояснил: — Везде нужны люди, умеющие держать кисть и пользоваться красками. Но далеко не всё называется настоящим художничеством.

— Из чего же вы, простите, исходите, говоря так? — скрипучим голосом, сухим, как толченое стекло, спросил Марк и, откинувшись на спинку дивана, с вызовом уставился на старого художника.

— А из того, уважаемый коллега, что и сам я не Репин, не Суриков и не Брюллов, а всего лишь Иван Поликарпович Новиков, и все, что вы переживаете сегодня, пережил в свое время, правда, не впадая в нынешние измы… Помилуй, бог! Я вас нисколько не осуждаю! — снова вспыхнул Иван Поликарпович, заметив, что Марк намерен ему возразить. — Я просто объясняю… пытаюсь объяснить, — поправился он, — ваше сегодняшнее состояние. Потому что вы подошли к тому порогу в своем творчестве, когда надо честно посмотреть правде в глаза и сказать: я есть то-то, а вовсе не то, кем себя воображал. Когда вы придете к такому выводу, все встанет на свои места, в вашей душе постепенно поселится гармония, вы перестанете метаться и полностью отдадитесь своему труду, найдете в нем счастье и поймете, что это и есть самое главное, а все остальное суета сует и всяческая суета.

— Хорошо, предположим, что я не гений, — тем же скрипучим голосом продолжал Марк. — Хотя, честно говоря, я полагаю, что гений — понятие отвлеченное, и если вы найдете с десяток влиятельных поклонников, которые могут провозгласить вас кем угодно — хотя бы и тем же гением, — то вы и станете гением. Но я не об этом…

— Помилуйте, Марк! — всплеснул руками Иван Поликарпович. — Но это же цинизм! Чистейшей воды цинизм! Как вы можете, вы, человек, относящий себя к искусству, выпускник Академии художеств… Акаде-еми-и! — молитвенно воздел руки к потолку Иван Поликарпович, — а не какой-то там… какого-то там, простите, Вхутемаса! — как вы можете так говорить?!

— Допустим, что так оно и есть: цинизм. А оно именно так и есть, потому что цинизм есть рафинированная правда и пугать она может лишь идеалистов. Потому, наконец, что живопись, как и всякий другой род искусства, есть продукция человеческой деятельности, на нее существует определенная потребность, определенный спрос, социальный заказ, если угодно, и существуют люди, — на Западе, например, — которые на искусстве делают деньги. Вот они-то и создают гениев, ибо гений — это товар, а товар требует рекламы и разнообразия. Это в пояснение к моему цинизму, как вы изволили выразиться, которого я, как вы изволили заметить, не отрицаю…

— Я изволил, изволил, — с усмешкой подтвердил Иван Поликарпович. — Механика создания рыночной стоимости художника, как и кем она делается, мне хорошо известна. Вам кажется, что вы изобрели что-то новое, а у этого «нового» многовековая борода. Только сегодня эта борода другого цвета… Но — пардон, пардон! — я весь внимание! — расшаркался Иван Поликарпович перед Марком, заметив его нетерпеливую и недовольную гримасу.

— В данном случае я рассуждал отвлеченно, — назидательно продолжил Марк. — Если хотите, теоретически. Вдобавок ко всему, применительно к той среде, в которой вы обитали десять-пятнадцать лет назад и которая пока существует в капстранах. Но вернемся в наши реалии. Так вот, предположим, что и талантом меня природа наградила не таким уж большим, чтобы в результате упорного труда… ну и так далее…

Марк вскинул голову и с вызовом уставился на Ивана Поликарповича. Весь вид молодого художника говорил о том, что уж кого-кого, а его-то природа наградила талантом совершенно необыкновенным, что он-то и есть самый настоящий гений, не заметить которого просто невозможно. Однако Иван Поликарпович то ли действительно до сих пор не замечал гения, то ли делал вид, что не замечает. Тогда Марк воскликнул обиженно:

— Но разве в этом дело?

— Так-так, — подбодрил Марка Иван Поликарпович и вопросил, выставив вперед острую свою бородку: — А в чем же, позвольте полюбопытствовать?