Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево

«Попали!» – удовлетворенно подумал Жуков и доложил Галлеру. «Дед» отправился в корму обследовать балластный отсек. Изнутри трюмные проверяли работу не сработавшего клапана. Клапан продолжал заедать и срабатывать через раз. Галлер выговаривал что-то строителю Евгению Павловичу Корсаку, который тоже присутствовал на первом выходе лодки. Тот недоуменно разводил руками, говоря, что на ходовых этого не случалось. Владимир подключился к разговору:

– Евгений Павлович! Лодка впервые погружается по «Срочному»! Если вы помните, во время ходовых шла война, и мы дальше Лужской губы не ходили, а там глубины не позволяли провести «Срочное». А летом, из-за устранения заводом выявленных дефектов, мы в море не ходили. Так что исправляйте, выясняйте причину: почему клапан срабатывает не всегда.

– Требуется идти на завод!

– Нет, после учений встанем в Либаве, там, на «Тосмаре», и исправляйте. Составьте РДО на завод, вызывайте людей.

Немного поворчав, для порядка, Корсак написал текст и передал его Жукову.

Шесть часов ждали всплытия «своих» мин и результатов постановки К-3. Счет 18:2 в пользу К-21: у Малафеева 12 мин остались в корпусе, хотя приборы показали, что мины выставлены, шесть из восьми не всплыли, не отделились от якоря. Две мины из постановки К-21 тоже не всплыли. Галлер связался с Либавой и приказал поднять все практические мины для проверки причин отказа. Наладить выпуск надежных замков промышленность не могла. Жуков специально ездил в «Чумной форт» и отбраковал две трети мин именно по замкам. И все равно две мины не сработали. Уже в Молотовске стали известны результаты проверки мин: дефект хромирования пальцев замка и коррозия.

Четверо суток меняли клапан в Либаве, затем еще раз вышли в море и от души «поныряли» по «Срочному». Все прошло чисто, если не считать постоянно висевшего в небе немецкого разведчика BV-138. До начала войны оставалось 45 суток.

По возвращению в Кронштадт получили приказ: идти в разводку. Поэтому прошли Морским каналом и встали у причала родного завода № 196, чуть ниже моста лейтенанта Шмидта. На борт прибыл лоцман: пожилой командир Ладожской флотилии. Он шмыгал носом и много курил. В 01.25 лодка отвалила от причала и вышла на середину Невы, удерживаясь на месте двигателями. Разошлись пролеты моста, зажегся зеленый свет семафора. Урча двигателями, К-21 тронулась вверх по реке. Боцман Алексеев на руле. В 05.30 прошли Кривое колено и ошвартовались у причала в Понтонном. Чуть выше лодки стояли несколько понтонов. Через два дня лодку «одели» в понтоны, и два речных буксира, огласив отход гудками, потащили ее вверх по реке. На борту – две трети экипажа, остальные поехали поездом в Молотовск. Жуков поссорился с женой, которая ни в какую не соглашалась уезжать из Ленинграда, хотя какая разница, где преподавать музыку? «Командир» говорил Жукову о «блокаде», но убедить Виолетту Жуков не смог. Погода стояла хорошая, буксиры часто вставали на бункеровку, в этот момент экипаж увлеченно ловил рыбу, купался и загорал. 10 июня вошли в Повенец. Прошли Валозеро, потом долго стояли у восьмого шлюза. Известие о начале войны застало их в Выгозере на подходах к десятому шлюзу.

Жуков построил экипаж, объявил о событии. После него выступил старший политрук Лысов. С этого момента экипаж перешел на круглосуточное несение вахты у зенитных орудий, плюс четыре сигнальщика постоянно находились на мостике. Немецкие самолеты не замедлили появиться у Беломорканала. Лодка самостоятельно передвигаться не могла: мешали понтоны, отсутствовал твердый балласт и аккумуляторные батареи. Поэтому на стоянках лодку тщательно маскировали, чтобы не попасть под бомбежку. 23 июня немцы бомбили Повенец и повредили ворота шлюза. Но четыре лодки типа «К» уже прошли 1-й шлюз. Наконец, Сорока! Притопили понтоны, приняли балласт и своим ходом в Молотовск. Там очередь в док из трех лодок! Но, переговорив с начальством, Жуков перегнал лодку на «Красную Кузницу» и там встал в док. И до войны на флоте действовал порядок: давай-давай, в эти дни малейшая задержка расценивалась как чуть ли не дезертирство. Авралом грузили аккумуляторы и твердый балласт. Памятуя о рассказе «командира», Владимир Николаевич лично проверил расчеты Синякова и убедился, что учтена соленость воды в Баренцевом море. 21 июля Жуков сдал задачи по «Курсу подготовки подводных лодок» штабу Беломорской флотилии, первым из четырех пришедших лодок, и получил приказ на переход в Полярный. Причем в одиночку и днем. Перешли в Молотовск, встали под погрузку боеприпасов, продовольствия и топлива. 25 июля отдали концы, рявкнули ревуном и пошли к Горлу. На траверзе Холодной сыграли «срочное». Лодка «тяжеловата». «Дед» тут же предложил ее облегчить!

– Нет, Иван Семенович, оставь как есть: перейдем в Баренцево море, будет в самый раз. К всплытию!