Жернова судьбы

– Насчёт соседа посмотрим, а вот Саша… Знаешь, такие бесхарактерные плачут, котёнка или щенка жалеючи, а людей за людей не считают. Гарем он завёл! Ты женился, так живи с женой, детей рожай, хозяйствуй на земле, заботься о крестьянах своих – и мир лучше будет! А он девок из отчего дома вырвал, растлил и забавляется… Нехристь! – рассердился Никанор Иванович. – Не ищи оправдания жестокости и самодурству! Нет их! Брата, сводного брата по отцу так пытать?! И это можешь оправдать дурным влиянием?! Чай, ему не пять лет, он знает, что хорошо и что плохо! Видать, негоже его родители покойные учили!

– Дядя Никанор, ты успокойся! – встрепенулся Василий. – Капелек не дать ли тебе?

– Не надо мне капель! Я волнуюсь оттого, что мы поручение не можем выполнить, о коем граф просил, и достойному человеку не в силах помочь! Ты глаза его видел сегодня?

– Видел, конечно.

– Он доведён до ручки, Вася, руки в кулаки сжимает. Не содеял бы чего. Защитить его никак будет нельзя. Тут только казнь.

– Переговорить бы с ним наедине, – тихо сказал Василий. – Обнадёжить, поддержать…

– Я записку передал с Дуняшей.

– Это с немой лекаркой? – хитро прищурился рыжий. – Ай глянулась она тебе, дядь?

– Что мелешь, бестолочь! – рассердился Никанор Иванович. – Ложись! И не мешай думать!

Посмеиваясь, Василий загасил свечу, и наступила тишина.

Дуня, стремглав выскочив от старого чиновника, совершенно не задумываясь, помчалась исполнять поручение. На бегу она вытащила из-за пазухи записочку и огрызок карандаша, крепко зажала в ладони и направилась прямиком в конюшню.

Иван сидел на сене и жевал хлеб, припасённый с обеда: ужина крепостным Александра Андреевича не полагалось, а ежели вечером не поесть, желудок уснуть не даст. Так что многие оставляли кусочки с обеда. Ване везло больше других: иногда бабушка Мирониха подкармливала или Дуня приносила что-нибудь, но рассчитывать на это ежедневно было уж слишком большой наглостью, поэтому ломоть хлеба оставлял на вечер всегда.

Дуня влетела в конюшню, как стрела, выпущенная из лука, так что кони встрепенулись, подбежала к Ивану, прижалась к нему и впилась поцелуем в губы. От неожиданности он не сразу отреагировал, а когда попытался отстраниться, почувствовал, как ему что-то сунули в руку, а за губу сильно прихватили. Ваня застонал, обнял девушку за талию и продлил поцелуй, чтобы незаметно переместить всё за пазуху. Наконец, оторвавшись друг от друга, они переглянулись сияющими глазами и ещё раз поцеловались, уже как друзья.

– Беги, Дуняша, увидят – накажут, – прошептал Ваня, держа девушку за руки. Она улыбнулась, поцеловала его в щёку и убежала.

– Вишь ты! – ошалело сказал Федот.

Остальные конюхи, молодые парни Сенька, Матвей, да Кузька, сорокалетний рябой мужик, громко загоготали, глядя на Ивана.

– Везёт кому-то! – сквозь смех пробормотал Матвей, возрастом примерно как Ваня. – Девка сама на шею кинулась! Нам бы так!

– Ничё, что немая, пошшупать есть за что! – внёс свою лепту Кузька.

– Да ты, Кузьма, небось, и забыл, за что девок щупать надо! – не задержался с ответом Иван.

Конюхи заржали ещё громче, пугая коней. Ваня вторил им, еле сдерживаясь от желания выйти, забраться в укромное место и посмотреть, что принесла Дуняша. На ощупь он понял, что это бумага и карандаш, тем тяжелее было ждать подходящего времени. «Нельзя, – уговаривал он себя. – Ночью, когда все будут спать!»

Только далеко заполночь, когда все уснули крепким сном, Ване удалось выбраться из конюшни (спасибо барину, что не надумал ещё на двери замок вешать, чтоб люди ночью по поместью не шастали, как у Болтова делалось, – запирал только девок-кружевниц и одалисок своих) и при свете луны дрожащими руками развернуть письмо. Он аккуратно разгладил его на колене, повернул так, чтобы неверный свет луны освещал помятый листок, и с трепещущим сердцем прочитал несколько строк, написанных дружеской рукой: «Дорогой наш друг, Иван Андреевич! Если ты читаешь это письмо, значит, ты жив и здоров, чему мы все несказанно рады! Не отчаивайся, я, как и обещал, делаю всё возможное, чтобы вызволить тебя, и добьюсь этого! Но и ты приложи все усилия, чтобы остаться в добром здравии! За Пульхерию Ивановну не беспокойся: она здорова, ждёт родов и готовит приданое для ребёночка. Я уже начал собирать бумаги, чтоб освободить её от нежеланного брака. Так что, друг мой, будь крепок духом и уповай на Господа нашего, всё в его власти! М.И. и Е.И. Милый мой Ванечка, любимый мой, это я, Пульхерия, жена твоя невенчанная! Молю тебя, муж мой, как любящая жена только может молить, терпи! Вытерпи всё, помни, что тебе есть ради кого жить! Не погуби себя, любимый! Напиши нам хоть несколько слов. Целую тебя крепко-крепко!!»