Жертва

– Понима-а-а-ю, – хитро прищуривается Трей, вновь разразившись диким приступом смеха.

Они оба уверены в том, что я – один из них. Такой же отморозок и придурок, готовый на все, чтобы затолкать свой член в очередную вагину.

Но правда в том, что мое тело не хотело и не требовало абсолютно ничего из внешнего мира. Ни еды, ни секса, ни теплой одежды в холодный день.

Поэтому я начал притворяться. Чтобы не вызывать вопросов хотя бы у этой парочки идиотов. По крайней мере, пока они думают, что я такой же, как они, я не останусь в одиночестве.

Одиночество – это то, что пугает и отвращает меня на животном, каком-то неосознанном уровне. Я все еще помнил глаза отца, когда навещал его в клинике. Пустые, мутные глаза мертвеца. Несмотря на то, что он какое-то время все еще оставался жив, его сознание давно разложилось и сгнило. И осталась лишь пустая, смятая оболочка. Как обертка от съеденной конфеты.

Я не мог винить мать за то, что она бросила его. В конце концов, незадолго до своей смерти он все равно перестал что-либо понимать. Он не узнавал ни меня, ни ее. И я видел, какую боль это ей причиняло.

Каждый раз, когда мы возвращались домой из клиники для душевнобольных, мать надолго запиралась в ванной и включала воду. Но даже шум от напора воды, барабанящий по полу душевой, не мог заглушить ее надрывных рыданий.

– Ну давай, Конор, – проревел голос Трея над моей головой, отчего я невольно вздрогнул. – Покажи, как она танцевала под песню Клайва. Черт, ты изображаешь это так смешно, что я каждый раз боюсь обмочиться в штаны!

Они оба оглушительно хохочут, сгибаясь почти пополам, пока мое сознание медленно возвращается в реальность.

Конечно, они все еще говорят о той девчонке, с которой провели ночь.

Трей заставил ее раздеваться под пьяное мычание Клайва, старающегося изобразить национальный гимн. Пока я стоял в стороне, молча снимая все это дерьмо на видео.

Я рывком забираюсь на капот Порше. Они не отстанут от меня, пока не выжмут из этой темы все, что только можно.

Так происходило каждый раз. После каждой чертовой вечеринки. Они будут болтать об этом до тех пор, пока не произойдет что-то новое. И я не смогу отмахиваться от их идиотских шуток до бесконечности.

Поэтому я наигранно смущаюсь, делая вид, что стараюсь прикрыть оголенную грудь. А затем неуклюже дергаюсь, все так же не отнимая ладоней от своих ребер, словно мне невероятно стыдно.

Взрыв смеха под моими ногами оповещает о том, что спектакль в очередной раз довел Трея и Клайва до истеричного экстаза. Они снова складываются пополам, заходясь в приступе хохота.

Выдохнув от облегчения и поняв, что они вновь какое-то время будут заняты друг другом, я собираюсь спрыгивать с капота на влажный асфальт. Но внезапно застываю на месте, как будто ударенный током.

Чужие глаза пристально изучают мое лицо.

Девочка с темными волосами, стоя у какой-то старой развалюхи и нервно топчась на месте, не отрываясь смотрит на меня, но я сразу понимаю, что мысли ее сейчас далеко. Но все равно не могу пошевелиться.

Словно ее зрачки пригвоздили мои ноги к этому чертовому капоту.

Я молча таращусь на нее, на ходу догадываясь о том, что она только что прибыла в колледж. На ней простая невзрачная одежда, нечто вроде того, что Клайв презрительно называет «антисексуальным тряпьем». Она явно нервничает, и этого не может скрыть даже ее отрешенный в эту минуту взгляд.

Трей наконец прекращает хохотать, и вокруг становится тихо. Слишком тихо.

Я не отрываю свои зрачки от ее лица, но могу догадаться о том, что Клайв и Трей теперь с удивлением пялятся на меня, стараясь понять, отчего я завис на месте, так и не спрыгнув на землю.

Наконец она выходит из транса и осознает, что я ее заметил. И смущенно отворачивается. А затем быстро достает смешной потрепанный чемодан из багажника машины и спешит к дверям кампуса.

В это же мгновение ко мне возвращается способность свободно дышать. И я с удивлением обнаруживаю, что мои ладони вспотели и покрылись липкой испариной.

Сердце в груди почему-то стучит слишком громко. Это странно, ведь обычно оно плещется в ребрах так вяло, как будто я уже давно умер.

На ватных ногах спускаюсь на асфальт. Совсем не так резво, как мог бы. Кончики пальцев мелко подрагивают, в ушах странно звенит.

– Ты чего, мужик? – удивленно вскидывает бровь Трей.

– Только не говори, что ты выбрал ее, – на губах Клайва играет насмешка. – Ты же знаешь, гламур из пригорода – не для меня.

– Нет, – я раздраженно поправляю футболку, налипшую на спину. – Я вернусь в комнату, пора проверить камеры.

Трей понимающе кивает, и я с облегчением выдыхаю, избегая дальнейших расспросов.

Быстро пересекаю парковку, прохожу мимо небольшого двора, усыпанного желтыми листьями. За спиной громко хлопают створки дверей, и я наконец оказываюсь отрезан и от пристальных взглядов своих приятелей, и от странной ситуации, до сих пор вызывающей дрожь в моих пальцах.

В моей комнате темно и тихо. Без сил падаю лицом в кровать. Внутри все еще приглушенно барабанит сердце.

Это совсем не похоже на мой обычный приступ, и я не понимаю, что со мной происходит.