Жертва тайги

— Жаль. Далековато. — Очкарик разом скис. — Ты как думаешь, Валерьяныч, он нам правду говорит или в уши втирает?

— Да хрен с ними обоими, — неожиданно изрек старший, поднялся на ноги, подошел к Антону, достал раскладуху и разрезал бечеву, связывающую его. — Как ты, конечно, понимаешь, паря, никто вас никуда везти не собирается.

— Слышь, Валерьяныч!.. — Антон решился попытаться еще раз поймать удачу за хвост. — Ты уж начал за здравие, так не кончай за упокой. Сделай еще одно доброе дело, а? Хотя бы на другой берег нас с Игорьком перевези. Нам по той стороне идти гораздо легче будет. Меньше хлама всякого у берега навалено. А купаться в ледяной водице с раненым мне, старик, что-то совсем не улыбается.

— Ладно. Уболтал. Сделаем. А обратно мы завтра пойдем. К полудню ближе. Тогда и до поселка вас добросим, понял?

— Спасибо тебе огромное! Век не забуду!

— Нет, браток, так дело не пойдет. — Верзила хитро сощурился. — Спасибо в стакан не нальешь и на хлеб не намажешь. Поэтому штуковинку эту мы себе оставляем.

— А то! Законная контрибуция! — Очкарик весело гоготнул, опять замельтешил, задергался.

— Да не вопрос! — У Антона отлегло от сердца.

Такого благоприятного исхода из насквозь дерьмовой ситуации он просто и представить себе не мог.

— Давайте-ка волоките безухого в лодку, а я заводиться пошел, — подхватив рюкзак с фонагой, сказал Валерьяныч, повернулся и побрел к берегу.

Пока они пришвартовались, выбрались на берег да нашли удобное местечко для табора, солнце уже совсем истаяло, провалилось в сопки. Густые лиловые тени легли на воду, мелко задрожали в свете первых малосильных звезд в затишке на близлежащем сонном плесе, заходили, замотались, извиваясь длиннющими серебристыми гадами на буйной говорливой быстрине.

— Еще раз большое вам спасибо, мужики! — сказал Антон, крепко, с чувством пожимая краешек здоровенной жесткой шершавой ладони Валерьяныча.

— В общем, не знаю точно, но где-то ближе к обеду мы с Серегой назад пойдем, — ответил тот. — Здесь и стойте. Прямо в этом месте. Искать мне вас некогда будет. Если кто другой с ранья в низа потянет, тормози его сразу. Нас тогда не ждите. Твоему корешку в больничку надо, чем быстрее, тем оно и лучше.

— Хорошо.

— Да он, гляжу, не так уж и плох, как сначала показалось. Раз мычит, стало быть, до завтрашнего полудня легко дотянет. Дай-ка мне фляжку из лодки, Серега. Там еще вроде бы плещется на донышке.

— Какую фляжку? — Очкарик состроил наивные глазки.

— Давай, сказал. Не дуркуй. Еще часок как-нибудь перетерпишь. Не с бодуна. Мужикам сейчас оно нужнее. А на место проскочим, там тебе щедро накатят. Знаешь же.

Антон пожимал узкую, вялую и прохладную, а после тяжелой горячей длани Валерьяныча так и совсем вроде девичью ладошку Сереги, когда откуда-то из верховий донесся слабо различимый шум лодочного движка. Антон почувствовал, как рука очкарика напряглась и дрогнула, но не придал этому серьезного значения. Теперь надо было побыстрее заканчивать затянувшиеся церемонии, чтобы успеть до подхода Авдея со товарищи смыться с берега, оттащить Ингтонку подальше в лес.

Они попрощались. Антон оттолкнул от берега тяжелую дюралевую «казанку». Валерьяныч заложил плавный аккуратный вираж, лишенный малейшего форса, и уверенно потянул в верха серединой реки. Сорокасильная «Ямаха», установленная на лодке, чуть прибавила голос и устойчиво загудела, практически без всякого напряга преодолевая бешеное встречное течение.

Переместив Ингтонку на сотню метров в глубь тайги, Антон поспешно вернулся к берегу и прислушался. Через какое-то время «Ямаха» сменила тон, почти затихла, но минутой позже опять зашлась на полную катушку, поддала газу.

Он стоял, настроив ухо на ее ровное гудение, пока звук работающего мотора не пропал, не растворился окончательно в монотонном шуме речного потока. Лодка, идущая с верховья, тоже почему-то куда-то запропастилась. Она совсем не подавала голоса, причалила где-нибудь или ушла обратно.