Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Проводить параллели вряд ли состоятельно: иное время — иные люди. В судебных процессах с участием Кузьмина судьбы подсудимых, случалось, определяла не столько правовая, сколько революционная, партийная логика. Что делать? Профессионализм тогда считался делом второстепенным. Даже из того немногого, уже сказанного о Кузьмине, видно, что стать профессионалом хотя бы в одном деле ему просто не давали. В начале трудового пути преподавал в школе математику и физику. Но недолго — захватила первая русская революция, потом ссылка, эмиграция. По возвращении в Россию хотел было посвятить себя самой гуманной профессии — получил высшее медицинское образование, стал работать врачом-ординатором в госпитале. Но опять очень недолго. Снова революция, комиссарство, фронт, где ему довелось покомандовать целой армией, потом Балтика. И вот теперь он, юрист без юридического образования, самый старший начальник над всеми военными прокурорами страны. На громких процессах обвиняет людей в контрреволюционных преступлениях, в нарушении законов. Пробелы в правовой культуре с лихвой компенсирует так называемое «революционное правосознание», партийная и политическая целесообразность. Впрочем, закон не только способствовал этому, но и приветствовал подобные подходы. Хорошо, если недостатки профессиональной эрудиции человека компенсируются высокой порядочностью и совестью, каковыми был наделен Николай Николаевич.

Весьма показателен в этом плане случай, когда защитник подсудимого Кана ходатайствовал об отложении рассмотрения дела из-за «импульсивной психопатии с истероидными реакциями» и наследственного алкоголизма своего подзащитного. Обвинитель Кузьмин по-комиссарски, резко выступил против затягивания процесса. Коль суд был показательным, значит, все должно происходить решительно, демонстративно и по партийному. Он категорически отверг как бездоказательные, «целую кучу рекомендаций, справок и удостоверений, пытающихся реабилитировать Кана»: «Никакие документы, а обилие документов всегда наводит на подозрения, — заявил прокурор, — не смогут умалить значения такого высокого нашего авторитета, каким является ЦК.»

В этом он весь — большевик Николай Кузьмин. Наверняка, современные юристы, судьи, прокуроры и особенно адвокаты с иронией отнесутся к приведенным словам государственного обвинителя из-за отсутствия логической связи между доказательствами вины, состоянием здоровья махрового мошенника и авторитетом ЦК. Вроде бы не стыкуется никак столь далекое от правовых начал заключение Николая Николаевича и с принципами независимости (во всяком случае от партии), которые он же страстно пропагандировал с высоких трибун, стремился внедрить в деятельность военной прокуратуры. Думается, подобные метаморфозы в его поведении объяснить несложно. Для людей того поколения понятие «классовый враг» никогда не было абстрактным. Конкретным носителем его становились все те, кто так или иначе шли против политики партии или могли нанести вред новой власти.

Существует категория людей, всегда безоговорочно уверенных в неоспоримости собственной точки зрения. Каждый из них в отдельности способен будоражить собственную семью, коллектив, в котором работает, органы власти и правопорядка, но серьезно влиять на общественное настроение в разобщенном состоянии такие люди не могут. Здесь один в поле — не воин. Другое дело, если им удается объединиться в группы, кланы, партии. Тогда их приверженность борьбе за идею не на жизнь, а на смерть чаще всего смертями и оборачивается. Либо своими, либо чужими. Нередко — гибелью невинных.

Кан и Глаголев по предложению государственного обвинителя Кузьмина были приговорены к расстрелу.

Из судебной практики

«Ввиду того, что они своими действиями нанесли большой материальный ущерб, а также и учитывая необходимость строгими и решительными мерами положить предел хищениям из военных учреждений, каковые хищения дезорганизуют снабжение Красной Армии, в то же время в условиях нэпа усиливают спекулятивно-хищнические группы частных капиталистов в ущерб государственным органам хозяйственным — суд определил к Кану и Глаголеву амнистии не применять».

Последние фразы из приговора суда являются подтверждением той самой политической целесообразности. Дело в том, что после Гражданской войны очередной раз было заявлено об отмене в стране смертная казни. Но, как видим, если интересы «революционной целесообразности» вступали в противоречие с законом, то они всегда превалировали.