Указание конкретных виновных лиц, подразделений или же их командиров является редким явлением. Описания заявителей почти всегда весьма расплывчатые, не дающие точно установить, к кому можно отнести совершенные акты террора. Для примера, в одном из заявлений по Харьковской губернии с указанием на изнасилование 22-летней дочери в качестве виновников отмечены «белые бандиты»[435]
. Но бывают и исключения из этого правила. Голега Даниил Никифорович (35 лет) из села Гавриловки Херсонского округа был схвачен 30 июля 1919 г. конвоем генерала Я.А. Слащева и доставлен на другой берег Днепра, где располагалось село Большая Лепетиха. Допрос Даниила Никифоровича вел полковник Морозов[436], из предъявленных им тогда обвинений в анкете указано только «обвинение в коммунизме». Не добившись нужных целей, полковник приказал дать задержанному 50 ударов плетью, дополнительно на него лили воду для приведения в чувство. Как заявляет Даниил Никифорович, после этого его просто выбросили на улицу[437]. Если насчет даты ареста и личности допрашивавшего могут быть сомнения, то относительного общей картины событий стоит отметить, что именно 4-я пехотная дивизия Я.А. Слащева, имевшего пристрастие к применению пыток, брала Николаев в августе 1919 г.[438] Он же руководил подавлением Баштанского восстания, начавшегося в сентябре на территории Николаевского уезда Херсонской губернии[439]. Помимо «Баштанской республики», возникшей в ходе данного восстания, на территории Херсонского уезда произошло вскоре подавленное восстание в посаде Висунск, так же создавшем свою «крестьянскую республику». В марте 1920 г. комиссия по выявлению убытков от разгрома и ограбления деникинскими бандами посада Висунск кратко отметила в одном из документов: «По занятии деникинской бандой Висунска творилось невероятное, что не поддается описанию. Массовые поджоги, насилие в присутствии мужей, жен, отцов и дочерей, грабежи всякого рода, истязания и расстрелы…»[440]. Более широкий охват материалов ОСЖИ, как мы полагаем, позволит в будущем прояснить и данные эпизоды Гражданской войны.Присутствуют заявления с указанием на действия органов контрразведки белых. Федоров Матвей Федорович, 49-летний коммунист на момент событий, был арестован ими в Николаеве, где подрабатывал караульным в местном отделении Народного банка. Относительно девятидневного пребывания в руках контрразведки отмечено только «промучали», что не позволяет однозначно утверждать или отрицать, были ли в данном случае избиения или же пытки. Жене Матвея Федоровича вместе с дочерью пришлось некоторое время скрываться после ареста главы семейства, жили они до этого на квартире при том самом Нарбанке. Уже в 1920 г. Федоров в августе получил контузию при обстреле «из английских судов» во время наблюдения на маяке[441]
. Скорее всего, в этот момент он уже находился в составе Красной армии и пострадал от бомбардировок Белого флота, активно действовавшего в районе Очакова в данный период[442].Как указывал в своей статье А.В. Ганин[443]
, часть анкет касалась непосредственно боевых действий и их участников. Данные претензии можно признать логичными, ведь вина за действия белых войск тоже возлагалась на Антанту, и таким образом все боевые действия и их жертвы можно было считать виной союзников. Обращаясь к выявленным подобным случаям, Цыганков Петр Васильевич, 23-летний сапожник, четырежды был ранен в боях, последний раз у Сиваша[444]. Статус некоторых лиц не совсем понятен. Например, Плохотниченко Артем Ильич был арестован деникинцами 9 августа 1919 г., затем пробыл в тюремном заключении 6 месяцев, после чего преследовался как организатор партизанского отряда[445]. Какой деятельностью он занимался на момент ареста и был ли уже тогда одним из партизан, из анкеты не ясно. Терещенко Николай Артемьевич (28 лет, слесарь) в ходе боя попал под шрапнель, ранившую его в область шеи и вызвавшей контузию, вследствие чего появилось заикание и общая невнятность речи[446]. Муж Новицкой Ольги Дмитриевны из Каховки Херсонского округа, просидевшей в тюрьме у белых 8 месяцев, погиб на фронте. Тело его было обнаружено изрезанным на части[447]. Видела ли сама Новицкая останки погибшего супруга или же знала данный факт только с чужих слов, текст заявления не поясняет.