Жестяной пожарный

Прекрасная Франция не желала внимать его прогнозам и предостережениям, и чопорная Англия от нее не отставала. Едва оправившись от ужаса Великой войны, европейцы не желали думать о новой. Люди влюблялись, женились, сходились и расходились, женщины в муках рожали детей, не представляя их в солдатской форме с оружием в руках. А далеко за океаном, в Новом Свете, и вовсе никого особенно не занимало восхождение европейских тиранов; американцы жили своей, особой жизнью, стремясь вырвать у нее все, что только возможно, и без оглядки. Мне и моему рано угасшему другу Жаку Риго такая жизнь казалась интересной и захватывающей, и мы, видя в ней новую цивилизацию, пришедшую на смену нашей, старой, хотели взглянуть на нее собственными глазами. Женитьба на американках соответствовала бы нашим намерениям.

А Пьер никуда не собирался, американская цивилизация не входила в сферу его непосредственных интересов, хотя и не оставляла его совершенно безразличным. Он жил без всплесков со своей славянской женой Оксаной Сенкевич и терпеливо дожидался начала новой Великой войны, и дождался – увидел крушение наивного мифа о взаимоуважительном мирном сосуществовании племен и народов. Нельзя безжалостно разрушать мифы и смешивать их с кровью и гноем. Виновник такого разрушения – фашизм, где бы он ни проклюнулся и ни расцвел. Я ненавижу фашизм. Он возводит ложь в государственный закон, а говорящий правду обречен.

Время похоже на штопор для откупорки бутылки вина – надо только потянуть получше, и откроются приятные перспективы. В будоражащем вихре удовольствий, за которым военная угроза была просто непредставима, я медленно, почти ползком поднимался к границе успеха – самой первой, астрономически далекой от сияющей вершины. Мало-помалу, шажок за шажком – и поле моих новых знакомств, расширяясь, расположилось за очерченным кругом поэтов-сюрреалистов, угадавших во мне своего и приветивших за общим столом в киоске «Пощечина общественному вкусу». Одним словом, оставаясь в рамках нашего литературного содружества, каждый из нас тем не менее шел своим путем, выбирая собственные жизненные ориентиры. Устройство быта, пусть даже богемного, требовало специфических усилий. И денег, которых прискорбно не хватало: литература кормила впроголодь, а опиум стоил дорого.

И тут, к немалому своему удивлению, я внезапно разбогател.

Нет-нет, то было не свалившееся на меня невесть откуда сказочное наследство – замки, поля и охотничьи угодья. Ничего подобного! Печатаясь ради заработка и присущего всякому молодому автору утоления жажды успеха, я набирался писательского опыта. Но постоянной работы не было, а следовательно, и регулярного заработка.

Через своих дальних родственников (пригодилась наконец голубая кровь!) я свел знакомство с президентом компании по теплоснабжению, крупным промышленником и магнатом Марселем Ульрихом, как раз подыскивавшим «приличного человека» на пост руководителя отдела по связям с общественностью. Мое аристократическое имя в глазах магната бежало, как говорится, впереди меня, и я был приглашен Ульрихом на должность. Служба сюрреалиста в компании по теплоснабжению! Сама эта формулировка вызывала у меня горькую усмешку, но выбора не было, и я согласился на необычное предложение.

Компания вела дела с размахом, не ограничиваясь поставками кипятка. Вскоре после моего вступления в должность я успешно провернул две операции по торговле недвижимостью. «У тебя это пойдет, – предрек мне мое будущее Марсель Ульрих. – Продолжай!»

Хозяин теплоцентрали как раз подыскивал новое, более просторное помещение для компании и вспомогательных служб, и мне было поручено принять участие в поисках перспективных вариантов. Нетрудно догадаться, что в дебрях торговли домами я разбирался не лучше, чем в тайнах китайского правописания. Тем не менее ничто не могло укротить мой напор; меня подгоняло желание не ударить в грязь лицом и каким-то неведомым образом выйти сухим из воды.