Жестяной пожарный

А криминал – был: употребление наркотиков возбранялось законом, нарушители могли отделаться штрафом, а могли и за решетку угодить, на тюремную диету, – это как карта ляжет. И то, что изрядная часть французов ради приятных ощущений «дурила» – будь то дымок опиума, дорожка белого кокаинового порошка или героиновая игла, – не облегчало положение дел. Единственное, что поддерживало моих легкомысленных соотечественников в их надежде на неиссякаемую свободу, – это твердая уверенность в том, что всех не пересажаешь. Пожалуй, они были правы, хотя многое зависит от того, как взяться…

Жандармы взялись за нас с фотографом спустя рукава – то ли наркотики проходили не по их ведомству, то ли они не хотели отвлекаться на всякие мелочи от своей основной задачи – охраны президента. Но и проигнорировать инцидент, случившийся на родине Лебрена, в сельской местности, открытой каждому любопытному взгляду, они не могли. Поэтому они приказали нам не мешкая собрать наши вещички, включая и походную курильню, – чтоб не заводить обременительную писанину об изъятии, сопроводили нас на железнодорожную станцию и без лишних слов ближайшим же поездом выдворили в Париж из безмятежной деревушки Мерси-ле-О. Самое замечательное в этой истории то, что жандармское управление не уведомило нашу редакцию о том, что ее корреспонденты высланы из президентской деревни, а следовательно, и о причине нашей высылки. Собственными словами, не вдаваясь в досадные подробности, я почти правдоподобно поведал редактору о том, что послужило причиной невыполнения редакционного задания и нашего преждевременного возвращения восвояси. Проникновенную статью о президенте в деревне, в родных сельских местах, я написал вовремя. Скандала в редакции, благодаря молчанию жандармов, удалось счастливо избежать. Все были довольны: и я, и редактор, и жандармы, и, возможно, президент Лебрен, избавленный от необходимости давать интервью на отдыхе.

С курением, однако, надо было кончать: не я курил опиум, а опиум курил меня. Когда-то, на голубом рассвете моей любви к жемчужному дымку, мне хватало одной бамбуковой трубочки на целый день: я был общителен, в меру задумчив и мил. Потом одной закурки мне стало мало, и я с открытой душой перешел на две. Но вскоре и двух оказалось недостаточно для ровного настроения – и уже три трубочки повышали мой тонус и отгоняли ипохондрию.

Я осознавал, что нахожусь в зависимости от своего «коричневого хозяина»; то было неприятное чувство, и мне хотелось от него освободиться. Но для этого надо было избавиться от причины – третьего тут не дано. Брошу курить – освобожусь от рабства. Однако привычка к сладкому рабству пересиливала все остальные желания, и мои усилия ни к чему бы не привели. На горизонте брезжила одна слабая надежда: сократить дозы до одной-двух трубочек – это излечит от периодической ломоты во всем теле, а заодно и от непомерной траты денег. Я, со своим богатым опытом опиомана, в такое решение почти не верил – но отчего бы не попробовать? Хотя бы любопытства ради? Я слышал от Жефа Кесселя, вполне разделявшего мое пристрастие к наркотикам и подумывавшего, как и я, об избавлении от наркозависимости, о некоем докторе Селиме, ливанце, творящем чудеса. Ливанец! Он должен понимать толк в этом деликатном деле – на его экзотической родине, как утверждают наблюдатели, приправленные «дурью» наргиле курят даже кошки.

Доктор Селим – ливанский врачеватель и чародей. Его специализация – наркотики, борьба с ними, их показания и противопоказания, происхождение и применение, свойства и качество. По словам Жефа, ливанец был мастером своего дела, другого такого не сыскать во всей Франции. Клиенты слетались к нему как мухи на мед. Методы своего лечения он, разумеется, держал в строжайшем секрете, за семью печатями, и эта таинственность лишь укрепляла веру пациента в целителя. Курс лечения включал в себя прием снадобий, приготовленных собственноручно Селимом из желчи бегемота, сухожилий льва и глаза абортированного черного ягненка. Такой необыкновенный подбор ингредиентов насторожил бы колеблющуюся душу, но к Селиму шли люди твердые, а виртуальное присутствие абортированного ягненка лишь укрепляло их веру в исцеление. Лечение сопровождалось болевым массажем отдельных частей тела. Колотя по животу и плечам ребром тяжелой ладони, ливанец невнятно бормотал то ли молитвы, то ли заклинания на непонятном языке. Уверен, что, поручи кто-нибудь доктору Селиму лечение больного от насморка, он бы не справился с поставленной перед ним задачей.