Жесткокрылый насекомый

Галка обычно за словом в карман не лезла, но в нецензурной форме ответить папе с мамой посмела впервые. Сами вынудили.

– Чего? – потемнел лицом папа. – Материться в моем доме?!

– Какого хера в жизнь мою мешаетесь? Ребенок им нужен… Я, между прочим, только о нем и думаю!

– У тебя только о мужиках мысли: этот подходит, этот – нет, – возразила мама.

– Между прочим, одних мыслей о ребенке мало. У него и отец должен быть.

– Не обязательно. – У папы уши красные, неудобно папе такие разговоры вести.

– Чего? Из пробирки?

Блин, поди, разберись: шутят они или на полном серьезе гонят?

Мама смутилась не меньше папиного, хотя буйным нравом Галка в нее пошла. И дальше разговор покатился: на ребенка из пробирки как-то средств не хватает, да и не делают у нас такого… Но вот мальчик хороший есть, умный, скромный…

– Вы меня сватаете, что ли?

Не то чтобы сватают… То есть, конечно, если потом что-то получится, они только рады будут, а так… ну хотя бы ребеночек будет…

Галка заржала. Вот ведь родители, здорово придумали. Как собачек на случку: он хороший, и она из приличной семьи. Квартира, конечно, будет временно в ее распоряжении, а папа с мамой в отпуск поедут, на море.

– Погодите, – прервала она смех. – Вы уедете, а кто консультировать будет?

– Как – консультировать?

– Ну, что нужно делать, чтобы ребеночек появился. Что, куда, сколько, в каком положении…

– Галина!.. Как с отцом разговариваешь?!

И никто не виноват, все хотят как лучше… Так что на работу Геращенко завсегда пилила, как на праздник, ибо там ей мозги никто не полоскал, замуж не выдавал и рожать не заставлял. А родители предпочитали дожидаться выходных и зазывать в отчий дом, для очередной порции. Всю рабочую неделю Геращенко кайфовала, не чувствуя пристального взгляда любимых предков.

А вчера вечером пришел в гости Малишевский, любовь с десятого класса. Он был гладко выбрит, слегка пьян и с кольцом на пальце.

Вот, блин, счастье – и этот занят! Десять лет ни слуху, ни духу, а тут нарисовался – не сотрешь. Из Москвы, на похороны бабушки. Пили, трындели, еще пили… и как-то так утром оказалось, что не только пили… Черт его дернул мобилу взять!..

– Малишевский, мы это как делали?

Тот пошарил рукой по полу и показал упаковку от презерватива.

Джентльмен, мать его так!

– Отвернись, я оденусь.

Не препираясь, он отвернулся. Ну, и где плавки? А бюстик?

– Я твою рубашку накину?

– Валяй.

Час спустя они как ни в чем не бывало завтракали на кухне. Любовь с десятого класса тактично не упоминал о событиях пролетевшей ночи, о которых, если судить по внешнему виду, и сам не особенно хорошо помнил.

– Тебя часто по утрам дергают? – поинтересовался Малишевский.

– Работа, – пожала плечами Галка. – Ты извини, мне сейчас бежать надо…

– Да мне тоже, у меня дилижанс в полдень.

Слава тебе, господи, адюльтер не обещает затягиваться.

– Как жизнь-то у тебя?

– Да как сказать… Молниеносно.

Короче, попрощались у подъезда – и разбежались. Дождь настроения не улучшал, но, собственно, единственное, о чем жалела Геращенко, – это о том, что Малишевский засветился перед Лопаницыным. Уж этого джентльменом никак не назвать, никакого чувства такта.

В приюте дежурный воспитатель Ирина Николаевна Хоромская, изрядно уже замордованная ночным приемом бегунков, напряженно повторила:

– Никто у нас не сбежал, двенадцать мест из десяти заняты, еще трех не хватает с этими охламонами дубняковскими! Вам Кулик нужен?

Идемте, сейчас покажу!

Галка последовала за суровой дежурной.

Приют недавно отремонтировали, стены расписали яркими картинками с мультяшными героями, полы выстелили ковровыми дорожками, всюду пейзажи, иллюстрации к сказкам, детские работы в рамочках…

– Шикарные апартаменты, – чтобы хоть как-то разрядить обстановку, польстила Галина.

– А толку-то? Если бы здесь детский сад был или дом творчества…

Контингент у нас такой, их ничего порадовать не может.

Подошли к двери с олененком Бемби. Ирина Николаевна постучала, ей открыла совершенно миниатюрная девушка – или девочка? – и с порога заявила:

– Никита опять бьется головой в стену.

– Валерьянку ему давали? Может, пустырника еще?

Девушка убежала, а Геращенко вслед за воспитателем прошла к мальчикам. В коридоре действительно сидел на корточках мальчишка и бился стриженой головой о стенку.

– А я стекло разбил! – похвастался он, увидав Галку.

– Тоже головой?

Парень опешил и перестал биться. Лоб у него был совершенно синий.

В уютной комнате с цветными шторами стояло пять кроватей. Ребята, все в пятнах зеленки, коротко остриженные, в одинаковых бежевых фланелевых пижамах, не очень отличались друг от друга, выделялся только самый маленький, похожий на примерного первоклассника кудрявый белобрысик с ярко-синими глазами. Но вчерашнего Жени среди присутствующих не было.

– Саша, подойди, – мягко обратилась к нему Ирина Николаевна.

Беленький робко приблизился к взрослым.

– Простите, но это не он. – Геращенко в недоумении обернулась к

Хоромской. – Того зовут Женя.

– То есть как – не он? В журнале регистрации записано: Саша Кулик, семь лет, основание ведь вы писали!

– Писала я, а мальчик не тот.