Жестокая любовь государя

В этот день государь устраивал сидение с боярами, когда они, не озираясь на его самодержавное величие, могли спокойно разместиться на скамьях и лавках. В иные дни было иначе: во время слушания дел думные чины не могли даже присесть, а если кто из бояр уставал, то выходил в сени.

Наступил канун Успения Пресвятой Богородицы, и комната оказалась украшена праздничным сукном, а лавки и скамьи обиты ярко-красным бархатом.

Встали бояре у порога и не решались войти, словно не хотели сапожищами растоптать красоту, лежащую под ногами, – ковер, на котором вышиты танцующие фазаны.

– Что же вы, бояре, встали? – подивился кротости гостей Иван Васильевич. – Садитесь по лавкам. Или забыли, что в пятницу сидение с государем?

– Не забыли мы, батюшка, – за всех сразу отвечал Челяднин, – только не сядем мы на лавки до тех пор, пока ты не выслушаешь нас.

– Говорите.

Бояре ударили челом и кланялись до тех пор, пока ломота не сковала поясницы.

– Прости дерзость нашу, великий государь всея Руси, только не подобает тебе неженатым ходить. Что же в народе говорить станут, коли будут видеть, что царь без супружницы поживает? Посмотри на герб свой, Иван Васильевич! Даже орел и то о двух головах. Быть без жены – все равно что лишиться руки, а какое правление однорукому! Обессилеешь ты, государь, если не женишься. А царствие всегда прочно в продолжении рода. Если одного ребенка уродил, то одной ногой на земле стоишь, если двух родил, то двумя ногами ходишь, а ежели целый выводок отроков, значит, так крепко на земле стоишь, что уподобляешься дубу-великану, который корневищами буравит землю. И сам ты, великий государь, в семейной жизни приобретешь такой покой, к которому уже привык. Вспомни же, Иван Васильевич, женушку свою Анастасию Романовну: какая она была ласковая и нежная, соколом лучезарным тебя называла. Неужно по душе тебе бабы приблудные, чем соколица верная? Кто же тебя ублажать будет, ежели не жена родимая? – Челяднин ненадолго умолк: может, государь слово сказать хочет. Но Иван молчал. – А мы, государь, только радоваться твоему счастью станем. Хочешь, из наших дочерей себе женушку отыщи, а хочешь, так из заморских!

– Я и сам уже думал об этом, бояре! – сдержанно отвечал Иван Васильевич. – Житие без брака – паскудство одно. И от девок я устал. Вы проходите, бояре, рассаживайтесь по чину. – Бояре осторожно прошли в комнату и скромно устроились на лавке. – Только невесту себе я уже выбрал.

– Кто такая, государь? – опешил Петр Шуйский. – Почему мы о сем не ведаем?

У Петра Ивановича на выданье была дочь: если князь и видел кого-то рядом с царем, так это Марфу Шуйскую.

– Сестра польского короля Сигизмунда-Августа!

Ишь куда Иван хватанул! Было дело, что сватался царь в Польше, еще до Анастасии Романовны, да отворот получил.

– Как же это, государь, а мы ни слухом ни духом не ведаем. Ты бы со своими ближними слугами поделился, посоветовался бы, мы дурного тебе не пожелаем, – поддержал Шуйского Челяднин.

– Вот я и держу с вами совет, бояре.

– И какую из сестер короля ты в царицах видишь, Иван Васильевич?

– Ту, что помладше, Екатерину! Мне перестарки не нужны, да, по слухам, она и покраше другой будет. А еще за Екатериной я в приданое Ливонию возьму.

– Дело разумное, великий государь. Кого же ты в Польшу отправишь руки Екатерины просить?

– Окольничий Федор Иванович Сукин поедет, – готов был ответ Ивана Васильевича. – Он и в первый раз в Польшу ездил, на сватовство намекал, поедет и сейчас. Теперь я уже не пятнадцатилетний отрок, за мной Казань и Астрахань. Дорожка тоже уже известная, с пути окольничий не собьется. И опыта у Сукина в таких делах будет поболее, чем у других. Сколько раз ты, Федор Иванович, сватом бывал?

– Полcта раз будет, государь, – зарделся окольничий от внимания.

Сукин и вправду был именитый сват. Он переженил сыновей едва ли не у всех бояр. Лучшие люди Москвы считали за честь заполучить его к себе как главного свата. Казалось, он был рожден для этой роли. Он вел разговор степенно, а начинал его не иначе как:

– У вас есть товар, у нас есть купец…

И если Сукин Федор брался за сватовство, то, считай, – дело верное. Никто из бояр не мог припомнить случая, чтобы Федор потерпел неудачу. Довольными всегда оставались обе стороны, а свата так потчевали вином и настоями, что дружки волокли его под руки.

В Москве знали о том, что не всегда его услуги были бескорыстны и окольничий за многие годы успел собрать огромную сумму, которая позволила ему выстроить богатые хоромины, едва уступающие по убранству палатам самых родовитых бояр; а еще он прикупил небольшое именьице под Новгородом, которое давало постоянный доход.

– Вот видите, бояре, Федор Иванович пять десятков раз сватом бывал. И его ни разу метлами с порога не прогоняли, помоями не обливали. Так, окольничий?

– Ни разу, государь, – смущенно отвечал Федор Сукин.

– Неужно всех оженил?

– Всех до единого!

– Если и доверю кому судьбу, так только окольничему Сукину. Ну как, Федор Иванович, не откажешь своему государю?

– Как же возможно, Иван Васильевич?! За честь великую приму! – упал в ноги царю Сукин.