Жестокая любовь государя

Все началось с того, что бродяжья братия попыталась согнать нищих с папертей московских соборов, а те никак не желали покидать прибыльное место задаром. Вышла драка, в которой калеки немилосердно дубасили один другого посохами и костылями. И если бы не вмешательство караула, разогнавшего спорщиков бердышами, вышло бы смертоубийство. А так обошлось малым – выбито две дюжины зубов и наставлено синяков и шишек без счета.

Нищие место побоища покидали озлобленными: махали над головами клюками и кулаками, обещали в защитники призвать Гордея Циклопа, а уж он-то доберется до правды! Сплевывая кровь и зубы на грязь, нищие гуртом побрели в сторону Городской башни.

А в городе будто ничего не изменилось: на базарах и у соборов попрошаек по-прежнему водилось во множестве, только клянчили они милостыню громче обычного и были более навязчивы, чем прежние обитатели. Редкий из прохожих проходил мимо, не бросив в пыльные котомки медный грошик.

Этой ночью на Городской башне было не до сна. И ближайшие посады тревожили возбужденные голоса его обитателей. Стрельцы караулом обходили ночной город и на огромные замки запирали чугунные решетки, которые делили московские улочки на множество отрезков. В одном месте стрельцы закрыли двух пьяных бродяг. Долго трясли их за шкирки, тузили под бока и, принимая за воров, лупили кнутами. Потом, поддав коленом под зад, выперли с улицы вон.

Городская башня жила своим порядком, и редко какой из караулов осмеливался подойти поближе. Здесь собирались тысячи бродяг и нищих, которые орали срамные песни и через высокие решетчатые заборы грозили ночному дозору. С трудом верилось, что это те самые безропотные нищие, которые с рассветом покинут Городскую башню, чтобы смиренно выпрашивать медь у проходящих мимо зажиточных московитов.

Каждый из них уже много лет сидел на одном месте и был такой же неотъемлемой частью города, как Чудов монастырь или царский дворец. Горожане могли их не заметить, как верстовой столб, стоящий на дороге, и только жалобный голос бродяги напоминал о том, что они живые, и тогда звонкий гривенник падал на булыжную мостовую, высекая из нее громкоголосую трель.

Все, что происходило в воровской артели, свершалось с благословения Гордея Циклопа, только он был царем и судьей для каждого бродяги, переступившего ворота стольного града. Только он один мог карать и миловать, только он собирал пятаки и гривенники с нищих, сидящих на папертях и базарах. Эта мзда была всего лишь небольшой платой за ночлег на Городской башне, и каждый из бродяг с легкостью расставался с пятаком, понимая, что в случае несправедливости может рассчитывать на могучее покровительство всесильного Гордея.

Такой порядок существовал всегда. Он был установлен задолго до появления Циклопа, и одноглазый ревнитель истины был только наследником воровского закона.

Однако Гордей устраивал свое царствие по-особому, привнося в него монашескую мораль. На каждого ослушавшегося он накладывал епитимью, заставляя отступника подолгу молиться или без корысти для себя собирать для братии милостыню, а то и просто повелевал стоять на площади без шапки и орать во все горло, что он, дескать, клятвоотступник и требует всякого покаяния. Рядом лежала обычно плеть, и ослушавшийся Гордея слезно умолял каждого прохожего лупить его кнутом вдоль спины.

Но, несмотря на монашеский чин, не ведал меры Гордей в питии и в прелюбодеянии. Его безмерная утроба вмещала в себя зараз до полведра браги, а по городу гуляли слухи о том, что однажды он сумел перепить самого Никифора Ключника, который не выходил на Красную площадь клянчить милостыню без того, чтобы не выпить ведро настойки, а вместо денег он обычно просил поднести ему ковшик студеной медовухи.

Циклоп часто появлялся в окружении баб, как самодержец в сопровождении бояр. До утра на самом верху башни, где находилась комната Гордея, раздавались крики счастья и блаженной истомы.

А ранним утром в окне появлялся и сам хозяин Городской башни. Он сладко потягивался, смачно плевал вниз и, с интересом проследив за полетом сопли, шел молиться. О богослужении он не забывал никогда и частенько в низенькой часовенке проповедовал заблудшим братьям о мирской суете. Даже самая бесшабашная ночь не могла отвратить его от утренней молитвы.

А помолившись, и грешить было легко!

Гордей Циклоп всегда ревниво оберегал свои границы от всякого посягательства, безжалостно расправляясь с каждым новоявленным хозяином, посмевшим оттеснить нищих с базаров и площадей. Когда такое случалось, «счастливчик» никогда не пировал более недели, и вскоре его находили повешенным далеко за посадами или рыбаки сетями вылавливали распухший труп. Гордей, как наседка, оберегал от возможных неприятностей свой несмышленый выводок. Если и существовала сила, способная потягаться с ним, так это Яшка Хромой.

Два чернеца. Два разбойника. Они поделили между собой Москву так же легко, как во время обеда царь ломает пирог, чтобы угостить ближних бояр.