Тогда он узнает о том, что ко мне приходил его отец и заставил меня подписать соглашение о неразглашении. Ведь это произошло сразу после того, как та статья вышла в свет. Поскольку Грейсону удалось избежать уголовного преследования, я планировала инициировать судебный процесс против Деверо по обвинению в причинении ущерба и физических травм, но мне пригрозили встречным иском за клевету. В случае их победы, сенатор мог бы потребовать сумму, превышающую финансовые возможности моей семьи, и это могло бы нас обанкротить. Поэтому, когда он предложил мне хорошую сделку, а именно подписать то самое соглашение и отозвать иск, мы приняли это предложение, и каждый пошел своей дорогой.
Потому что по-другому было нельзя.
Очевидно, Грейсон знает, что я подписала какое-то соглашение, ведь с тех пор, как мы узнали, что учимся вместе, он не упускает возможности напомнить об этом. Но понимает ли он, как далеко зашел его отец?
Внезапно почувствовав, что Грейсон выводит узор на моей ноге своими пальцами, я понимаю, что так и не дала ему ответа. Наверное, я должна рассказать ему обо всем, чтобы прояснить ситуацию. Даже если он уже знает о том соглашении, я просто еще раз перескажу ему все в общих чертах.
– Я расскажу, – вздыхая, обещаю я. – Но сначала я хотела бы услышать твою теорию о преследователе.
Отвлекающий маневр. Снова.
– Хорошо, – кивает Грей. – Я кое-что сохранил.
Он достает свой телефон, а затем выводит на экран какую-то статью и, несмотря на то, что она перевернута, я улавливаю знакомый всем заголовок, который преследовал нас несколько месяцев. Он проводит пальцем по экрану, и я понимаю, что, должно быть, это скриншоты.
Умно.
Когда Грейсон пролистывает статью до конца, то разворачивает телефон. Пробежавшись глазами по нескольким абзацам, я останавливаюсь над последним.
В тот момент, когда мне было невыносимо больно, я была зла и напугана, эти слова звучали для меня как благословение. Помню, как я подумала: «Да, он действительно лишил меня карьеры». И мне льстило, что хотя бы кому-то есть до этого дело. Но теперь, когда мою голову наводняет подозрение и я снова вернулась в реальность, – эти слова пугают.
– Кто эти так называемые сторонники, которые не забудут о том, что ты сделал? – я поднимаю глаза на Грейсона. – Когда я получила травму, я танцевала в Краун-Пойнт. Странно, что я вообще оказалась в тот вечер в Роуз-Хилле.
Грейсон поджимает губы, но я в своей голове уже сопоставила все факты. Так называемые сторонники, разозлившиеся на Грейсона, должны находиться здесь, в Краун-Пойнт. Вряд ли один из танцоров, потому что конкуренция среди нас очень велика. Танцоры бывают просто безжалостны, когда речь заходит о ролях, но, возможно, это кто-то другой из моего окружения? Но как им стало известно о несчастном случае, произошедшем в нескольких часах езды отсюда?
– Балет безжалостен, – шепчу я. – Если человек, который называет себя моим сторонником, танцует в нем, то он узнал об аварии только потому, что мое место мгновенно заняли.
Мия разыскала меня в больнице, потому что всегда заботилась обо мне, и это еще одна причина, по которой я хочу вернуться в балет.
Я прикрываю рот рукой. Очевидно же, что это не Мия. Она художественный руководитель труппы, и ей есть что терять, а моя травма не может оказать существенного влияния ни на ее работу, ни на труппу.
Но даже если она не связана с этим, возможно, она знает, кто это написал?
– Этой статье шесть месяцев, – говорит Грей и осторожно отводит мою руку от лица. – Может, я ошибаюсь…
– Но кто-то вломился в мою комнату, – лепечу я, и он бросает на меня странный взгляд.
– Я знаю.
– Нет, до этого, – говорю я с пылающим лицом. – Они разгромили мою комнату и написали краской на стене слово «шлюха». Они уничтожили мои вещи…
Грейсон внезапно застывает, и в этот момент меня поражает осознание правды. То, что, как я думала, началось с простого взлома и ощущения, что за мной кто-то наблюдает (в чем я, кстати, обвинила Грейсона), теперь переходит все границы.
– Вам с Уиллоу небезопасно оставаться в этой квартире, – говорит Грейсон, помогая мне слезть со стойки.
Он достает свой телефон и набирает на нем какое-то сообщение.
– Ты заберешь свои вещи оттуда прямо сейчас.
– И…
– И переедешь ко мне.
– Ни в коем случае, – качаю я головой.
Он что, спятил? Мы помирились буквально только вчера, и на моей шее до сих пор красуются синяки, поставленные его руками. Хотя порез на груди слегка затягивается, на моих запястьях появились синяки от шнурков, которыми он связал мои руки. Да и мое тело все еще страдает от последствий столкновения нашего гнева и ненависти.