Жестокие игры в любовь

Отец только рот приоткрыл, не успел и звука вымолвить, а Женька равнодушно отчитался:

— Были с Жоржиком на даче у Жоржика с братом Жоржика. А-а, ещё Антоха был. Всё. Девочек не было.

Отец кивнул.

— А чего валяешься? Похмелье или хандра?

— И то, и другое.

— Не надо было так напиваться, во всём надо знать меру, — назидательно произнёс отец и с чувством выполненного долга удалился.

В понедельник Женька еле соскрёб себя с кровати. Каждый сустав ломило, веки пылали, а горло болело так, словно он ежа проглотил. Но пришлось через не могу бодриться, потому что иначе мама немедленно уложила бы его обратно в постель и принялась лечить. Такая уж она: что Женьку, что отца лечила при малейшей простуде с таким рвением, будто там пневмония, не меньше. А он никак не мог остаться дома, надо было в школу. Надо было убедиться, что обществознание не вылезет кое-кому боком.

Но о прогуле узнали, и началось… Как ты мог?! Предатель! Бойкот тебе!

А он даже в тот момент не мог думать ни о чём, кроме субботнего мужика. Правда, ещё опасался, что Мика выступит. Заявит, что тоже пошла на урок, с неё станется. Но, к счастью, она промолчала.

Но, в итоге, всё равно это всплыло наружу…

На другой день он в школу уже не смог пойти. Главным образом потому что накануне вечером его накрыло так, что от зоркого маминого взгляда не получилось утаить ни лихорадочно горящие глаза, ни испарину, ни тяжёлое хриплое дыхание.

Но к нему после уроков заскочил Жоржик и всё рассказал.

— Что, Онегин, не в шутку занемог? А у меня для тебя хорошая новость. Бойкот тебе отменили! — радостно объявил он.

— Что так вдруг? — просипел Женька.

— Да, Сонька там такую бучу подняла. Мол, вы все бараны. К бедному Жене прицепились. Короче, она сказала, что ты просто новенькую прикрыл. Та, типа, пошла на урок, потому что ей на всех навалить. А ты потащился чисто, чтоб от неё отвести народный гнев.

— Ну, нафига… — досадуя, промычал Женька. Хотелось высказаться крепче и выразительнее, но воспалённое горло болело адски, точно одна сплошная свежая рана. Каждый звук давался через силу.

— Слушай, Жэка, я всё понимаю, она тебе нравится, но, блин, она же… просто капец! Красивая, все дела, но как человек…

— Знаешь ты прям, какой она человек… — выдавил Женька.

— А я вижу, не слепой. Я всё вижу. Ещё когда она тебя в классе опускала, я сразу понял — стерва. Но тогда как-то ещё по приколу было. А вот сейчас… Ну стрёмно же так делать. Ну пошла ты поперек класса, так и не отсиживайся потом молчком. Она же видела, что ты за неё выхватил, и сидела молчала, типа не при делах. Фу такой быть.

— Ой ладно тебе. Она ж девочка, ну, испугалась, бывает. Да и чего я там выхватил? Мне этот бойкот вообще по барабану…

Женька замолк и прижал ладонь к горлу, морщась от полыхнувшей боли.

— Да всё равно! Тут дело принципа. Та же Сонька — она, конечно, вообще безбашенная, но за тебя всех порвать готова. Когда она сказала, что ты как бы ни при чём, девки-то наши сразу: ой, мы так и думали, мы так и знали. А пацаны такие: ну и что? Все равно же на уроке был? Был. Неважно из-за кого. Это Костян сказал. Так Сонька ему чуть в лоб не зарядила и такую пламенную речь толкнула, что все прониклись.

— Да кто, блин, её просил! Ну нафига она влезла! — Женька откинулся на спину. От досады закусил нижнюю губу.

— Да чего ты? Правильно она всё сделала! Эта Мика — та ещё штучка. Лёху Ивлева тоже вон на коротком поводке держит, он за ней как собачка… а сама при этом… Слушай, а тот, другой, про которого ты говорил, — это случайно не мужик на крутой иномарке? В школу за ней заезжал, да?

— А ты откуда знаешь? — Женька нахмурился, пытаясь вспомнить, что он там накануне ему рассказывал. Но ничего такого припомнить не мог.

— Ну я просто сказал Соньке, что ты с каким-то упырем ее видел. И она подтвердила, что тоже их из окна впалила в тот день.

— Да нафига ты ей-то сказал?

— Ну, разговор зашёл. Я поддержал Соньку, когда она нашим за тебя втирала. Мы потом потрепались с ней немного. Вдвоём, никто не слышал. Она просто негодовала, что ты, дубина, впрягся за новенькую, которая тебя при всех опустила тогда. Ну и я согласился, мол, ага, у неё вообще другой. Чего ты? Это ж правда. Сказал бы я ей или нет — какая разница, если она сама её видела с каким-то старым хрычом. Но вообще это ж просто капец! Ты, выходит, её зад спасаешь, а она тут же идёт и с каким-то старпером обжимается.

— В смысле, обжимается?

— Да, Сонька видела. По-хозяйски, говорит, облапал эту цацу, потискались прям там у ворот, потом сели оба и уехали.

Каждое слово Жоржика резало по живому. Вроде как он и сам уже иллюзий никаких не питал, а всё равно слышать такие подробности было нестерпимо. Жоржик это заметил.

— Да не грузись ты. Забей на неё. Что, девок вокруг мало?

— Да кто грузится? — буркнул Женька. — Хреново просто. Горло достало. Температура под сорокет вчера была. Сбили, но, по ходу, опять поднимается.

— А это ты голый позавчера на улице сидел. Говорил я тебе… Ладно, пойду я, вдруг ты заразный. А ты это… лечись!