Женька тяжело выдохнул. Хотелось, конечно, достучаться до неё. Хотелось так, что хоть чёртову дверь выноси. Пусть бы она его лучше обозвала, обругала, обвинила в чём угодно, только бы не молчала вот так, не делала вид, что его нет. И в то же время он вдруг осознал — для неё его и вправду больше нет. Нет и не будет, хоть что тут делай.
Посмотрел в последний раз на тёмный глазок, на латунные цифры
Родители узнали всё сначала от классной, но потом и директриса им позвонила, самолично.
И если классная подбирала обтекаемые выражения, то Лидия Петровна говорила, как гвозди заколачивала. Мама пробовала возражать:
— Не может быть! Это какая-то ошибка. Наш Женя не такой.
— Все они у вас дома не такие. — Голос директрисы звучал так громко, что слышно было и ему, и отцу. — Только почему-то в школе они и хамят, и курят, и драки затевают, и травлю вон устраивают. И много чего ещё… А самое прискорбное, что вашему сыну даже стыдно не было…
— Но он вообще болел дома в те дни.
— Или отсиживался. А когда прижали, так сразу и сознался.
— Он болел! Мы врача на дом вызывали, — нервничала мама.
— Даже если болел, то не на необитаемом же острове. Они вообще сейчас по всяким гаджетам больше общаются, чем лично.
— Он не мог… — всхлипнула мама.
— Послушайте, поговорите с ним сами, — слегка сбавила тон директриса. — Я просто вас предупредила. Остальное будем решать на педсовете.
После звонка Лидии Петровны мама разрыдалась и долго не могла успокоиться. Отец то чай ей заваривал, то капли подносил, то просто сидел рядом и держал за руку.
А Женька с тяжестью на сердце ждал предстоящее объяснение с родителями. И понятия не имел, что им сказать, чтобы мама так не убивалась. Потому сказал, как есть: подумал плохо, сболтнул, а дальше уже разнеслось.
Ждал худшего — слёз, разочарования, нотаций, но реакция родителей его удивила. Отец ещё начал было высказывать в духе «как же ты мог», но мама утянула его на кухню.
— Не мучай его, — донеслось оттуда. — Не видишь, как ему плохо? Он же и сам раскаивается. Ты как хочешь, а я верю, что он не хотел ничего дурного, просто погорячился. Вспомни себя — как ты сам меня ревновал и какие глупости делал. И потом кроме нас найдётся кому его наказать.
Отец спорить не стал, только спросил, когда педсовет, который, как понял Женька, созывали специально по его душу.
Только вот дальнейшие обещанные мытарства проходили почти без его участия. Даже на педсовет в свою честь он не попал. Недолеченная ангина вылилась в тонзиллярный абсцесс, и всю следующую неделю он провалялся в больнице. Постфактум Женька узнал, что мама забрала документы из школы, и доучиваться ему придётся в другой. Его не исключили, хоть и грозились, но родители решили, что после всего так будет лучше. Впрочем, он и не возражал. На учёт его тоже не поставили, только провели профилактическую беседу и в конце дали подписать какие-то акты. Вот и вся комиссия.
Заводить друзей в новой школе Женька не собирался и не хотел. Первые месяца два на контакт ни с кем не шёл, хотя встретили его вполне дружелюбно.
Девочка, с которой он делил парту, даже на день рождения его пригласила. Но он отказался, как отказывался до этого пойти в кино, в кафе, ещё к кому-то, куда его звали новые одноклассники.
А потом потихоньку втянулся. О том, что было, не забыл, но научился не думать, отвлекаться на другое, словом, как-то жить. Хотя подчас накатывала такая зверская тоска, особенно ночами, — словно в отместку за череду спокойно прожитых дней с остервенением выгрызала его внутренности. В такие мгновения он был готов на что угодно лишь бы увидеть её.
Поначалу Женька ещё слонялся, бывало, возле её дома, несколько раз зависал в её дворе с бывшими одноклассниками, Жоржиком, Антоном, Соней, Костей, но почему-то никогда Мику не встречал.
Потом перестал. Решил — зачем бередить душу? Даже если увидит её — только себя растравит. А так — с глаз долой, из сердца вон. Да и вынужденное общение с Соней теперь его страшно тяготило. Даже обычное «привет» давалось ему через не могу.
И всё же один раз Женька встретил Мику. Вскоре после новогодних каникул. Она шла ему навстречу. Шла вдвоём с Лёшей Ивлевым, точнее с ним под руку. Оба смеялись, она — особенно. У неё скользили сапоги, и она держалась за Лёшу. И всё равно в какой-то миг упала, но удачно — в сугроб. А следом и Лёша завалился рядом с ней. Расхохотались оба, барахтаясь в снегу, как дети. Потом Лёша отряхивал ей шубку.
От её смеха почему-то больно полоснуло по сердцу. Хотелось отвернуться. Да он вообще пожалел, что выбрал эту дорогу. И тем не менее, пока шёл, глаз с неё не сводил. Но она даже мельком на него не взглянула, будто и не заметила.
После той встречи думал с ума сойдёт — так его выкручивало. Но потом, спустя пару дней после такой ломки, перезвонил однокласснице, накануне пригласившей его на день рождения.
— Если приглашение ещё в силе, то я передумал.
— Здорово! — обрадовалась она. — Обязательно приходи! Будет знаешь как весело!