Жестокие намерения

За ее пренебрежительным фасадом ее разум уже анализировал эту новую информацию, определяя, как она могла бы использовать ее в своих интересах. Хотя она утверждала, что не знала о неблагоразумии моего отца, я цеплялся за крупицу надежды, что она знала больше, чем показывала.

Я думал, Виктории потребуется всего несколько дней, чтобы собрать информацию, необходимую для разгадки этой тайны, но она не спеша потратила несколько недель. Она игнорировала мои телефонные звонки и не отвечала на сообщения. Когда я появился у ее двери, она меня отшила.

Меня все больше расстраивало отсутствие интереса со стороны матери, но она ушла в себя, потому что ее поиски были более тщательными, чем мои, и требовали более глубокого погружения. Мне потребовалось несколько дней, и у меня была неполная информация о Джексоне. Виктории потребовалось три недели, прежде чем она позвонила мне, чтобы встретиться, и явилась с историей жизни Джексона и даже больше.

Виктория подходит к кухонному столу с усталым выражением лица, резкий стук ее каблуков нарушает тишину. Она бросает в меня три папки, и они шлепаются на деревянную поверхность.

— Твой отец — монстр.

Темные круги окружают ее налитые кровью глаза, глубокие пурпурные пятна омрачают ее обычно безупречный цвет лица. Она опускается в кресло напротив меня с вялым вздохом, даже не пытаясь скрыть тяжелую усталость, навалившуюся на нее.

— Что это? — Я хватаю темно-синюю папку и начинаю листать страницы. В ней полно фотографий молодых женщин.

— Досье на каждую шлюху, которую Малкольм преследовал на протяжении многих лет. Ближе к концу ты увидишь фотографию своей маленькой подружки, — она устало взмахивает рукой. — Мне нужно выпить.

Я игнорирую ее оскорбления и ищу профиль Кей. Ничто в досье о ней меня не удивляет.

Дверцы шкафа открываются, когда Виктория встает, чтобы порыться в них. Она хватает большой бокал для вина, чаша которого помутнела от отпечатков пальцев, и с резким треском ставит его на гранитную стойку. Потянувшись под раковину, она достает полупустую бутылку шардоне и откручивает пробку, чтобы щедро налить себе в бокал.

— Ты думала о реабилитации, мама?

Виктория бросает на меня острый взгляд.

— Я знала, что твой отец время от времени добивался внимания молодых женщин. Но не знала, что так было с каждой молодой женщиной в районе трех округов. Думаю, я заслуживаю большего, чем бокал вина, Ксавьер.

Как бы я ни старался, не могу осознать тягу к алкоголизму. Я слепо цепляюсь за сравнения со знакомыми мне вещами: возможно, за мою одержимость Кей. Но огонь, который она разжигает во мне, оставляет мой разум ясным. Не похожим на туман, в который погружается моя мать после каждой выпивки. Но кто я такой, чтобы судить, если я никогда не чувствовал, как вокруг меня смыкаются клаустрофобные стены зависимости?

Я задаюсь вопросом, следует ли мне быть жестче с Викторией, стоит ли попытаться оказать ей какую-то помощь. Имею ли я право осуждать, когда стою в тени собственной одержимости?

— Ты все еще встречаешься с парнями из бассейна? — Меняю я тему.

В ответ Виктория бросает на меня уничтожающий взгляд.

— Я никогда с ними не встречалась, — говорит она, возвращаясь к кухонному столу. — У нас была договоренность.

У моего отца была договоренность с женщиной, которую он обрюхатил. Если она никогда не звонила ему и не просила алиментов, он выписывал ей чек на миллион долларов и больше никогда ее не беспокоил. Этого было достаточно, чтобы она держала рот на замке почти двадцать лет.

— Что-нибудь из этого, — я указываю на стопку папок, — говорит мне о том, преследовал ли Малкольм мать Джексона за то, что она рассказала ему правду?

— Насколько я знаю, у них был разговор пять лет назад, и это был последний раз, когда они общались. Когда я появилась у ее входной двери несколько дней назад, она, казалось, точно знала, кто я такая. Она извинилась за то, что произошло, и сказала, что тогда была другим человеком. — Виктория с отвращением фыркает.

Я отбрасываю первую папку и беру ту, что в темно-зеленой обложке. Открывая ее, я обнаруживаю листы белой бумаги для принтера, исписанные мелким черным текстом. Свидетельство о рождении Джексона лежит поверх первой страницы. Далее следует исчерпывающий отчет о его жизни, сведенный к стерильным фактам и временным рамкам.

Академические достижения отмечены краткими маркированными строками. Никаких поздних ночей, проведенных за учебой, или перенесенного стресса от экзаменов. Просто документы, вырванные из контекста.

В его трудовой книжке указаны компании, должности и сроки. Ничего о дружбе на рабочем месте, офисных шутках или пьяном дебоше после крупной победы.

Медицинские карты и графики, описывающие его здоровье и физическую форму на протяжении десятилетий, несомненно, сделаны с нарушением правил HIPAA¹¹.

Никаких намеков на мысли, страсти или сожаления Джексона. Только конкретные, измеримые данные.

В этих записях нет эмоций. И все же я ищу следы личности своего старшего брата между строк фактов.

— Ты все прочитала? — Спрашиваю я через некоторое время.