Жестокие романтики против кровавых гегемонов

В период после апрельского съезда и до октября 1923 года Бронштейн-Троцкий редко занимался внутрироссийскими проблемами, иногда отвлекался от мировой глобальности только для того, чтобы побороться с русским шовинизмом. Например, на секретном четвертом совещании ЦК РКП по национальным вопросам 9-12 июня 1923 года Троцкий предлагал такой метод борьбы с русским шовинизмом в своём ведомстве: «Я предлагал несколько месяцев тому назад у нас по военной линии: поймать командира, человека вообще вооруженного, который в своей служебной сфере проявляет шовинизм, высказывания, например, по отношению к представителям малых или культурно отсталых национальностей высокомерие или презрение и предать его публичному суду, — не для того, чтобы его расстреляли, можно просто выбросить из армии, лишив его общественного доверия, — но важно, чтобы суд был публичный с представителями красноармейцев и местных туземных крестьян и рабочих».

Кстати, на этом совещании при национальных лидерах: М.Д. Халикове из Башкирии, Т. Рыскулове из Туркестана, М. Ербанове из Бурят-Монгольской АССР, А. Енбаеве из Татарской АССР и прочих Бронштейн называл их народы — «туземцами», нагло демонстрируя шовинизм своего «цивилизованного» народа. При этом весьма коварно предлагал: жесткую большевикскую политику «на окраинах нужно проводить великорусскими руками», чтобы затем все «эксцессы» со стороны власти свалить на «великорусский шовинизм» и разжечь у «окраинных» народов ненависть к русскому народу.

В самый разгар подготовки к очередному мировому походу в СССР произошли для советских властей неприятные события — летом 1923 года начались в разных городах массовые стачки и забастовки рабочих, которые были категорически недовольны своим положением, рабочие при коммунистах жили намного хуже, чем при царе. Это было уже не результатом военной разрухи, ибо Гражданская война закончилась уже три года назад, — и за три года ситуацию в стране при желании можно было улучшить, а это было результатом пагубной внешней и внутренней политики Ленина и всего Центрожида (по С.М. Дубнову). Во-первых, — необходимые для экономики страны средства и ценности в огромных количествах выводились в Польшу и Германию для подготовки революции и похода.

А во-вторых, в результате «простых» действий Ленина в экономике с финансами, вернее в результате афер «гениального» Ленина с финансами, наступил закономерный хозяйственный кризис в стране, который советские историки назвали — «жесткий хозяйственный кризис 1923-1924 гг., забыв при этом добавить — и социальный и, как следствие и конечный этап его, — политический.

А как этому кризису было не случиться, если «Денежная масса выросла в период с 1 июля 1921 года до 1 января 1923 года в 850 раз и достигла около двух квадриллионов рублей. Рубль за этот период обесценился в 260 раз», — пояснял после сталинский министр финансов А.Г. Зверев. В период с 1921 по 1923 гг. Ленин использовал печатный станок, чтобы увеличить количество «пустых» рублей-бумажек в обращении «приблизительно в 20000 раз». Сами коммунисты потеряли счет, контроль за выпускаемыми каждый месяц триллионами, сумма которых к концу 1923 года достигла примерно 700 квадриллионов рублей.

Понятно, что в этих условиях рабочие и тем более крестьяне не могли ничего купить — их зарплата и их накопления исчезали, обесценивались с огромной быстротой, и с такой же быстротой дорожали самые необходимые товары, и становились недосягаемыми, ибо инфляция в этот период в СССР подняла цены примерно в 160000 раз по сравнению с 1913 годом.

Массовые стачки и забастовки рабочих с экономическими требованиями — фактически против советской власти, сильно испугали руководителей страны, оставшихся без вождя, грозил произойти новый Кронштадт и новые рабоче-крестьянские восстания. Когда в сентябре 1923 г. на Пленуме ЦК обсуждались эти стачки и забастовки рабочих, Сталин отметил и другие промахи партийцев: «Первая причина — это волна брожения и забастовок в связи с заработной платой, прокатившаяся по некоторым районам республики в августе этого года. Вторая причина — это те массовые отпуска, которые наши партийные товарищи допустили», партийные «ячейки в этих районах мало активны, политически и культурно отсталы», «плохо нас информируют с мест», «не изжили некоторых пережитков военного периода».

И как обычно в таких ситуациях большевики стали искать — кто подбил рабочих, якобы сами доведенные до отчаяния рабочие не способны на стачки и забастовки, стали искать «контру»: белое подполье, эсеров, меньшевиков, патриотов, но никого не нашли (немного позже Зиновьев нашел группу патриотически настроенных поэтов и писателей во главе с Ганиным и расправился с ними). Кто-то убил совершенно мирного сына Циолковского. И, как всегда, разъяренные коммунисты остановили свой репрессивный взгляд и удар на последних оставшихся в живых священниках и уцелевших ещё церквах, и стали яростно громить и арестовывать. Это, в свою очередь, вызвало ещё большее протестное возмущение рабочих.