Жестокие романтики против кровавых гегемонов

В этой ситуации Сталин взял на себя инициативу, ответственность и решил пресечь карательные «перегибы», очередные кровавые «эксцессы» и 16 августа 1923 года разослал циркулярное письмо ЦК РКП(б) №30, в котором говорилось:

«ЦК предлагает всем организациям партии обратить самое серьёзное внимание на ряд серьёзных нарушений, допущенных некоторыми организациями в области антирелигиозной пропаганды и, вообще, в области отношения к верующим и к их культам.

Исходя из сказанного, ЦК постановляет:

1) Воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений...

2) Воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. путем голосования на собраниях с участием неверующих или посторонних той группе верующих...

3) Воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. за невзнос налогов...

4) Воспретить аресты «религиозного характера».

Колхозы в конце 20-х годов не были изобретением Сталина, в 1923 году газета «Известия» объявила конкурс на лучший колхоз в СССР, это якобы должно было предвещать рабочим скорое изобилие, а пока в условиях нэпа кибуцы активно создавались только в крымском Израиле.

С большим пропагандистским шумом летом 1923 года решением сессии ЦИК была введена в действие первая Конституция СССР — «самая демократичная в мире». Но рабочих особо не обрадовало закрепленное Конституцией их преимущество перед крестьянством и ущемление прав крестьян. Кроме этого, необходимо было срочно принимать другие, более фундаментальные «успокаивающие» меры экономического характера, и кто-то должен был взять на себя инициативу принятия решений. А второй вождь захватчиков — Бронштейн-Троцкий занимался совсем другим — глобалил, уже видел себя господствующим над всей советской Европой. В этой ситуации в пору было вспомнить аксиому знаменитого русского дипломата Горчакова: ничего не предпринимать во внешней политике такого, что могло бы навредить внутри страны, и деньги пора было направлять не для закупки динамита для терактов в Польше и оружия для немецких террористов-революционеров, а на продовольствие для оккупированного народа.

В этой ситуации Сталин проявил активность и стал подтачивать принципиальную позицию Троцкого, высказывать сомнения по поводу разумности его действий и политики. «Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты её подхватят, они провалятся с треском. Это в «лучшем» случае. А в худшем случае — их разобьют вдребезги» — писал Сталин в письме главе второго штаба «мировой революции» — Коминтерна Зиновьеву 7 августа 1923 года, намекая ему, что все усилия и средства будут потрачены зря и за это придется кому-то ответить.

Раньше Сталин своих фундаментальных убеждений не открывал и политесно вторил Ленину и Бронштейну, Сталин: «Развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах». Теперь же Сталин стал действовать смелее, причем — он не отказался публично от возможности мировой революции, а по ситуации стал действовать «гибко», продвигая следующее логическое утверждение — если в Западной Европе нет условий для революций, нет шансов для успешной революции, то что делать Бронштейну и прочим воинственным гегемонам? — Сидеть в СССР и ждать? Сколько ждать?

«Так как победы нет ещё на Западе, то остается для революции в России «выбор»: сгнить на корню, либо переродиться в буржуазное государство» — сгущал краски Сталин, хотя с учетом нэпа постепенное «перерождение» — «возвращение» было весьма вероятно. Тогда что остается, если даже временно отложить «мировую революцию»? — Придется что-то создавать, что-то строить в СССР.