Жестокий броманс

Сзади на некотором расстоянии ехали три других уаза, что указывало на значительность совершенного таджиками деяния. Линч мрачно смотрел на экран айфона. От «Карусели» айпад поехал обратно к тому месту, где таджики избили Пашу. Постоял у заправки и медленно пополз к группе строений напротив.

Полицейская машина въехала в промзону, Паша разглядел знакомую вывеску «Шиномонтаж».

– Чё ты люстру врубил? – сказал Годар. – Нас плохо видно или как?

Миядзаки выключил мигалку.

Охранник на КПП спал. Через грязное стекло можно было различить включенный телевизор начала девяностых и ноги в шерстяных носках, лежащие на диванном валике.

Подошел очень кучерявый армянин. Он пнул дверь сторожки, внутри кто-то матюгнулся. Вылез алкаш в камуфляже. Он поднял шлагбаум и распахнул ворота.

Армянин что-то объяснял Миядзаки, показывая в сторону освещенных окон. Миядзаки слушал его с нетерпеливо-брезгливым видом. Паша вылез размять ноги, ему страшно хотелось пить. Он бы сбегал на заправку за бутылкой перье или ессентуков.

– Ну, тут все понятно, – сказал повеселевший Линч.

– Идиоты, – добавил Годар. – Восемь лет за двадцать штук. Хоть бы уехали подальше.

Хаяо подрулил к пандусу и остановился рядом с девяткой, которая щерилась открытым капотом.

На пандусе стоял молодой симпатичный таджик, похожий на Лесли Чунга, и ворошил угли в мангалах.

Чунг даже не взглянул на полицейских, как будто ничего не случилось. Паша заранее ненавидел этого мудака. От запаха шашлыков заныло под языком.

Хаяо, угадав его мысли, взял два шампура, понюхал и протянул один Паше. Чунг сделал движение рукой, как бы защищая мясо, и опустил глаза.

– Приведите русского! – заорал Линч. – Кто здесь начальник?

Армянин пытался втолковать полиции, что он тут заведует производством. Его никто не слушал. Таджики сновали по огромному залу между коробок и деревянных поддонов. Минуты через три вышел русский, похожий то ли на Мэтта Дэймона, то ли на Вилле Хаапсало, только намного выше.

– Сразу видно, что начальник, – одобрил Хаяо.

Втащив Чунга с шашлыками, полиция заперла двери. Русский предложил им шампанского, Линч отказался. Паша попросил воды.

– Щас принесу, – ответил армянин.

Хаяо проводил его недовольным взглядом, как будто кучерявый хотел смыться.

– Собирай таджиков, – сказал Линч.

Русский пожал плечами и направился в соседний цех.

Паша уже шатался от усталости и чуть не вырубался стоя.

Армянин вручил ему двухлитровую бутыль воды. Паша присосался к ней так, будто не лежал на морозе, а пересекал пустыню где-то в Средней Азии. За мутными полосками полиэтилена он видел таджиков, которые носились в разные стороны, как духи сажи. Навстречу полиции выступил огромный печальный Тоторо с тесаком. Его левая рука лоснилась от бараньего жира, фартук был весь в коричневатых разводах.

– Дядь Миша, где остальные? – зевнул армянин.

Тоторо нахмурил широкие брови и поклонился Паше.

– Простите, что так получилось. Эти люди не достойны называться таджиками.

Следом за Тоторо вышел старый Карвай, видимо отец водилы, он плакал.

– Я отдам денги, – обещал старый Карвай. – Сколко надо?

– Нисколко, – Хаяо выплюнул жесткий кусок.

– Объясняю, – Линч покосился на тесак. – Ваши бараны действовали по предварительному сговору в составе преступной группировки. Хипстеру нанесли телесные повреждения средней тяжести.

Старый Карвай опустил голову. Паше показалось, что он переигрывает.

– Даже если вот этот потерпевший не напишет заявление, мы все равно должны их арестовать.

– Не тяните время, – предупредил Хаяо. – Вам же хуже будет. Ведите остальных.

– Я принесу, – лопотал старый Карвай. – Всё нормално будет. Ребята половину сейчас соберут.

Линч закатил глаза, как будто устал бороться с беспросветной тупостью:

– Кончай по ушам ездить! Вы совершили уголовное преступление, отдать деньги не получится!

Таджиков собрали в коптильном цеху. Хаяо и Паша просунулись между грязными полосами полиэтилена, которыми был завешен вход.

– Эти все в говне, а мы потом жрать покупаем, – сказал Хаяо.

Паша не слышал: он был готов облизать пустые стеллажи, такой там стоял запах.

– Ну что? – спросил Миядзаки.

Паша вглядывался в побелевшие от питерской зимы лица. Казалось, он попал в фильм Куросавы «На дне». Который, кстати, не входил даже в первую тысячу из Пашиного любимого списка, потому что Паша ненавидел социалку.

Таджики обсирались от страха, Паша это знал. И все же они смотрели на него с презрением. «Пидор, бездельник», – читалось в их глазах. Оранжевые линзы со знаком $, зеленые ботинки, сумка из конопли, штаны от очень крутого, но малоизвестного дизайнера. Он был похож на иностранца, который попал в СССР семидесятых. На одном из таджиков была, кстати, шапка «петушок», как у Пашиного отца в юности.

Паша уже ненавидел их всех. Он не был расистом, как и все либералы. Но конкретно эти таджики его бесили. Они прятали тех гондонов, которые бросили Пашу в ледяную дрисню, избили, ограбили, оставили валяться без сознания. Любой из них мог сделать то же самое.

– Это все? – Линч просунул голову в жалюзи.

– Вроде да, – скривил губы Хаяо. – У Расула спроси.