Жестокий броманс

У свободной кассы стоял Джейсон Бер – худой скуластый парень с острыми ушами и темными инопланетными глазами. Наверное, черные линзы. Он слегка улыбался Паше, а Паша разглядывал его костлявые руки с очень бледной прозрачной кожей, под которой синели кровеносные сосуды. Паша сразу вспомнил фильм Виктора Сэлвы, где Бер играет ахтунга.

– Подрались с кем-то? – догадался Бер.

– Отпиздили…

Паша начал медитировать на салат «цезарь» в витрине. Он знал, что надо поесть, но к горлу подкатывала тошнота, и корнем языка Паша чуял вкус панкреатина.

Джейсон потер свою прозрачную руку, Паша различил белую татуировку: «Céline et ulie vont en bateau». – Интересует независимое кино? – спросил Паша.

– Приглашаешь на кинопробу? – Джейсон вонзил в Пашу свой гуманоидный взгляд.

– Вот моя визитка, – Паша порылся в задних карманах и извлек помятую картонку.

– Тоже мне, Миике, – парень убрал визитку в карман форменной рубашки.

– У меня сейчас нет проектов, но если подвернется что-то стоящее, я позвоню.

– Ебаться не буду, – уточнил Джейсон. – Я не против мужиков, просто испытываю отвращение к физическому контакту.

– Я тоже, – успокоил его Паша. – Сходим куда-нибудь. На предпремьерные показы или еще куда-то.

– В феврале будет «FrameRate», пойдешь? – спросил Джейсон.

Они обменялись телефонами, парень налил Паше диетической колы.

Паша забился на диван в дальнем углу зала и достал из сумки айпад. Русский заказывал целую гору еды, кучерявый торчал в туалете.

В зале было пусто, если не считать спящих бомжей, которые тихо воняли у входа.

Паша привычным жестом снял блокировку. Руке снизу что-то мешало, на футляре вздулся горб. Сняв футляр, Паша охуел: на пол посыпались деньги. Несколько сотенных, купюры по пятьсот, по пятьдесят и даже по десять рублей.

– Блядь, – прошептал Паша. Он вспомнил печального бровастого Тоторо.

Паша сам едва не заплакал, когда пересчитал их. Тоторо набрал ровно двадцать тысяч… Значит, один из тех подонков был его сыном или племянником. Паша вспоминал, как Тоторо вышел извиняться в своем нелепом грязном фартуке. Интересно, чей он отец? Может, шашлычника или жирного, который совсем не при делах? Паше стало мучительно стыдно за свою мелочность. В конце концов, его не так сильно избили, просто пнули пару раз. Таджики не виноваты, что Паша такой слабак.

Паша немного успокоился и включил «Олдбоя».

– И хули мне делать? – спросил он, когда вернулся армянин с мокрыми пятнами на свитере.

– Себе взять, – усмехнулся кучерявый. – Заяву ты все равно подал, сами придурки.

– Я не могу.

– Отдай мне, – стрельнул глазами армянин. – Те чё, самому не надо?

Паша помотал головой.

– Ты кем работаешь?

– Оператором. То есть на самом деле я независимый режиссер, но за это нихуя не получишь.

Армянин кивнул с плохо скрываемой завистью и повернул его руку с олдбоем, русский приволок поднос, бахнулся на стул напротив и стал пожирать картошку. Армянин, не отрывая взгляд от айпада, лазал пальцами в картонное ведерко.

– Угощайся, – недобрым голосом сказал русский. Как будто плюнул в картошку или высморкался в гамбургер и ждал, когда Паша это съест.

– Что со мной не так? – спросил Паша.

Русский нахмурился.

Паша тоже.

– Я сам виноват, что меня избили и ограбили? Я не так одет? Много получаю?

– Рожу попроще сделай, – русский с размаху воткнул трубочку в стакан, – и слушай хоть иногда, что тебе говорят. Я тебе отвечаю: все, кроме этого кренделя, были у нас в фирме. Армен их видел.

– Я тоже видел, – сказал Паша уже не так уверенно. – Даже сфоткал одного.

Русский увидел Карвая и сразу сказал:

– Это Наим. Работал у нас три года. Наглый как павиан.

Армен прищурился:

– Да, рожа знакомая.

– Козлина, – продолжал русский. – Когда его выгнали, ветчину перестали воровать, совсем. Полный багажник увозил. Тварь охуевшая… Я ему один раз сказал, чтобы пол помыл после смены, он лыбится и говорит: «Сам убирай». И швабру в меня кинул.

– Типа, уже всем обеспечен, работать не надо, – кивнул Паша.

– И все норовил пораньше улизнуть, сука. Машины не погружены, а этот уже переоделся. Один раз я за него грузил вместе с экспедитором.

– А Ринат уехал во Всеволожск без трех коробок, – кивнул Армен. – Тоже недогрузили.

«Какого же хрена ты его не узнал?» – подумал Паша.

Армен был заметно смущен. Он упирал на то, что Наим размордел и сильно изменился. Раньше Наим ездил на восьмерке, теперь на девятке – хрен их разберешь. Он не обязан помнить каждого таджика в лицо.

Русский достал смартфон. Макдачный вайфай ловился с трудом, пришлось ходить по залу. Русский показал Паше страницу в контакте, где улыбалась рожа таджикского водилы.

Наим фоткался много и часто, им пришлось отмотать сотни фотографий, прежде чем нашелся Шьямалан. Тот стоял в обнимку с Лесли Чунгом и держал бутылку клинского.

– Значит, я не совсем ошибся, все-таки он преступник, – сказал Паша, ткнув фото Чунга. – Укрывательство преступления ему точно пришьют.

– Бахтиёр нормальный парень, – ответил русский. – Только тупой и похож на бабу.