Жестокость

— О’кей, значит, у меня вообще нет никакого оправдания. Но назад мы не вернемся! — Он яростно закусил мундштук и снова полез за спичками. — Вот доберемся до отеля, там и будем заниматься всевозможными выяснениями. Если окажется, что объявлен розыск какого-то человека, сразу же сообщим им о голове. В противном же случае молчание — золото. Ты согласна?

— А что, если это случилось совсем недавно? Ведь в таком случае вообще не будет никакого розыска.

— Прошу тебя предоставить мне возможность вести подобные переговоры. Но сначала давай до отеля доберемся. Можешь ты оказать мне такую услугу?

— Ничего другого мне не остается — я же не знаю их языка.

Гордон понимал, что на лучшее он мог и не рассчитывать. Жена всегда любила оставлять свое мнение недосказанным, так что если впоследствии выяснится, что он оказался не прав, всегда можно будет заявить о своих былых сомнениях.

На кого мы вообще сейчас похожи-то? На пару индейцев, что ли? Как в том старом анекдоте: мужчина с женщиной приезжают в отель, хотят снять номер, а портье спрашивает, сделали ли они предварительный заказ…

Слишком много мыслей… Напряженных мыслей… И все лишь для того, чтобы забыть про то кошмарное видение на дороге. Сейчас Гордону уже хотелось, чтобы они тогда остановились, он бы вышел из машины, поднял с земли окровавленную голову, заглянул в ее глаза и произнес: «Синтия, дорогая, кто же это учудил с тобой такое?»

Энн никогда бы этого не поняла. Даже не захотела бы понять. Совершенно неприспособлена к жестоким реалиям современной жизни. Все существование — сплошная беготня по кругу: дом — школа — церковь — семья. Не жизнь, а прямо игра в салочки — хлопнул последнего по спине, остановился, довольный собой, и тут подходит к тебе сам Господь Бог и жмет руку, поздравляя с победой…

Впрочем, он вынужден был признать, что из обширного (как ему казалось сейчас, оглядываясь назад) списка подходящих девушек выбрал именно ее лишь потому, что у Энн всегда были аккуратно обернуты учебники и она никогда не опаздывала на занятия. Сам же он всегда был неповоротливым неряхой. С другой стороны, контрасты всегда притягивали Гордона. Черное — белое, синоним — антоним. Она была высокая, стройная и гибкая пепельная блондинка; он же — коренастый и черноволосый. Женясь на ней, он воображал себе некое уравновешенное, сбалансированное супружество, в худшем случае — постоянное перетягивание каната, в середине которого маячило нечто, именуемое «авторитетом»; и все же вся его неуемная жажда наслаждений не стоила и выеденного яйца по сравнению с ее терпеливой логикой. Решение любой жизненной проблемы могло быть либо возвышенным, либо примитивно заземленным для Гордона, зато Энн твердо стояла обеими ногами на грешной земле. Взять хотя бы ежегодный отпуск. «Лето можно будет использовать для каких-то случайных заработков, а раз в семь лет уходить в творческий отпуск…» — так решил Гордон. Однако каждое лето он снова и снова ремонтировал их дом, а первый же «творческий отпуск» был потрачен на строительство домика на берегу озера.

Внезапный скрежет послышался откуда-то со стороны левого заднего колеса. Несколько мгновений Гордон напряженно вслушивался, но потом решил, что, скорее всего, бампер за что-то задел и вообще, вряд ли они серьезно рискуют застрять в этой Богом покинутой местности. В машине было жарко, душно, но окна открывать все равно было нельзя — пыль, проникающая внутрь, мельчайшая, похожая на пудру, она просачивалась в узкие зазоры окон и дверей. Гордон чувствовал, как она забивает ему нос, сухой, горьковато — щелочной коркой покрывает потрескавшиеся губы. Гордон закрыл глаза и попытался представить себе стоящий на берегу моря отель, каким ему описал его Норваль: зеленые лужайки, громадный плавательный бассейн, залитые солнцем балконы и… низкие, очень низкие цены абсолютно на все. Но на ум то и дело приходили мысли о той самой голове и о том, как аккуратно был сделан разрез, проходивший как раз под кадыком…

Машина дернулась, резко подскочила, снова грохнулась оземь, отчего Гордон с силой лязгнул зубами. С пола поднялось облачко пыли. Выглянув в окно, он увидел, что они пересекали высохший ручей — один из множества попавшихся за последние семь часов на их пути.

— Гордон…

Повернувшись, он увидел круглые стекла очков Энн, в которых отражался свет фар. Спрятавшиеся за ними глаза были распахнуты широко, тревожно.

— Что случилось? — спросил он.

— Там, под кустом… я увидела чью-то ногу… или…

Он почувствовал, как сердце словно остановилось, а потом забилось с удвоенной быстротой. — Где?

— Когда мы только начинали переезжать через ручей.

— Что же ты не остановилась?

— Сама не знаю.

— А может, это просто корень какого-нибудь дерева?

— Я видела ногу!

— О черт! Ну ладно, не будем спорить. Останови машину и начни сдавать назад.