Жил-был мозг

Стоило ей произнести эти слова, как сверху что-то упало на пол и покатилось. Оказалось, – колечко обыкновенное, оловянное. Марья наклонилась, в руки его взяла, так оно тут же заиграло, переливаться начало и весь дом богини озарило радужным сиянием. Простились с дедом Федотом и отправились скорее в обратный путь. Вернулись они с Иваном домой, свадебку сыграли. Стали жить поживать и горе с порога прогонять.

Койот

– Есть хочу, хочу жрать. Вокруг – никогошеньки. Голод всосал меня почти целиком, оставив морду и лапы, последнее моё средство, последнюю надежду, что я извлеку ими хоть что-то из этой безсмысленной ночи.

Асфальт там, где его выпячивают из глубокой тьмы фонари, – бурый и вздутый, словно живот, изъеденный пустотами. Он весь покрыт толстым слоем сухих опавших листьев. Я один – черен, как дыра в холсте вон той картины, что корчится в помойном контейнере. Сквозь неё только что прошмыгнул рыжий толстый кот. Я черен, как мрак, бездонный алчущий, готовый выскочить из меня, наброситься на всё это, поглотить и уволочь за собой, в себя… Есть хочу! Хочу жрать!

Тихо! Я слышу, как застонала железная дверь в одной из высоток. Кто-то выходит из подъезда наружу. И он не один. Это – женщина! Она так уверенно направляется к арке, что я даже сразу не соображаю, что сутулый мужчина, выскочивший следом, – её спутник.

Женщина оглядывается, пропускает выезжающий со двора автомобиль, и, убедившись, что мужчина идёт за ней, останавливается в пол-оборота, как бы нехотя его дожидаясь. Однако, настигнув её, он проходит мимо, не сомневаясь, что силой созданного энергетического вихря увлечёт её за собой.

Да! Точно, их двое! Мужчина и женщина! О-о-о, этот запах! Запах страстей! Благодарю и ещё раз благодарю всех моих Богинь и Богов за предоставленный шанс. Женщина на ходу цепляется за рукав мужской куртки, и они исчезают в тёмном проходе. Я – рядом. Я – во тьме, и я невидим.

Как только парочка выныривает из тёмной арки на ярко освещённый проспект, просыпается ветер и обрушивается на них. Женщина сгибается, спрятав лицо. Мужчина, наоборот, подставляет ветру грудь. Оба смотрят себе под ноги и… молчат. Мужчина молча выбрасывает ноги, обутые в изношенные кроссовки, далеко впереди себя, ничуть не заботясь о том, что она едва поспевает за ним. Её ботинки на высоком каблуке также молча, сохраняя правила обета, семенят рядом короткими шажками, стараясь не спотыкаться.

Закручивая воронки, ветер выдувает всё лишнее на их пути. Опустошённые и лёгкие от его настойчивых домоганий, они, кажется, сейчас оба взлетят вверх с раскинутыми в стороны ногами и руками, и завертятся вместе с листьями и рваными полиэтиленовыми пакетами. Потом вихрь, изловчившись, выметет из них и это последнее безсмысленное мучительное молчание. И тогда вдруг, сцепившись за руки, они обнимутся от страха, от мысли о том, что могло бы произойти…

Фигня! Все это – мои стариковские фантазии, конечно же, которые с годами становятся, я бы сказал, чересчур сентиментальными. Долго я плёлся следом в предвкушении, что кто-нибудь из них обронит ну хоть какой-нибудь намёк, подсказку пусть на короткое крохотное желаньице. Голод продолжает всасывать в себя мои силы. Нужно что-то делать, срочно! Нужны решительные меры! Но какие? «Отсечь все лишнее!» – подсказывает мне чистильщик – ветер. Отлично! К исполнению!

Планета тут же, по которой идёт моя парочка, сжимается настолько, что на ней помещаются только я, старый черный койот, он, мужчина в изношенных кроссовках, она, женщина в ботинках на высоком каблуке, и фонарь. А, ещё – ветер! Тротуар замыкается на себе самом, превратившись в экватор. Вот, это то, что мне нужно! Сегодня Боги явно на моей стороне, и сила моя – со мной, хоть я и голоден.

Раз за разом наш дуэт проходит мимо того же фонаря, по одному и тому же тротуару, мимо тех же декораций, совершенно ничего не замечая, и… продолжает свой молчаливый обет. Всё, на что я рассчитывал, оказывается тщетным. Спасибо дружищу ветру, он, как всегда, в курсе и решает вмешаться, превратившись в ураган, смешав и закружив листья со звёздами воронкой у них под ногами.

Дамочка ударяется носком ботинка о бордюр и, залетев на газон, не удержавшись на ногах, падает. Поднявшись, с колен, вздыхая, она замечает вышедшую из-за мчащихся туч Луну и тут же видит меня. Я поспешно исчезаю, растворяюсь в ночной мгле. Ещё не время.

Отряхиваясь, она оглядывается и растерянно всматривается в то место, где только что мы прикоснулись с ней глазами. На тротуаре спиной к нам стоит её спутник, закуривая следующую сигарету. Сделав несколько неуверенных шагов, женщина вновь спотыкается, теперь уже сильно ударившись о корягу, торчащую тут же из земли.

Бедняжка заплакала, но тут же проглотила слёзы, вспомнив об обете, опасаясь потревожить тишину воздвигнутого между ними монолита молчания. Всё это время я прожигаю ей спину взглядом. Она чувствует, оборачивается, и… вот теперь я позволяю Луне вновь осветить не только блеск моих глаз, но и зубов.