Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Да, осторожничать здесь явно стоило. Перед нами был безобидный, на первый взгляд, обширный луг с редкими мелкими кустиками. Но когда мы ступили на него, почва под нами неприятно заколыхалась. Чувствовалось, что под не очень-то толстым слоем дёрна находится что-то жидкое, густое и глубокое. Сразу захотелось повернуть обратно.

Мы и повернули обратно. Но, вопреки мои надеждам, лишь для того, чтобы Успенский срезал для каждого из нас по длинной жерди с веткой-крючком на конце.

Не могу без дрожи вспоминать, как мы бродили по этой трясине. Скажу лишь, что мы нашли-таки эту, пропади она пропадом, росянку и привезли её в Москву. А наш проводник получил свой заслуженный килограмм сосисок и был с триумфом доставлен на чёрной «Волге» (в то время – привилегии больших начальников) в родную деревню.

Многие двигатели при пониженных температурах плохо заводятся, барахлят. Кажется, можно было бы надеяться, что и вечные двигатели не лишены этого недостатка. Но только не Эдуард Успенский. Он «заводился» в самый лютый мороз, при любых погодных аномалиях, природных катаклизмах.

…Есть под Переславлем-Залесским небольшая деревушка Троицкое. В семидесятые годы здесь поселилась целая группа художников и писателей. Первым купил избу замечательный художник Коля Устинов. Затем к нему присоединились тогдашний главный редактор «Мурзилки» Анатолий Митяев, Витя Чижиков, ещё художники. Богемная колония жила в неустанных трудах, дружно и весело. Приобрёл здесь жильё и Успенский. Это была крепкая светлая изба с просторным крытым двором.

Ну, так вот. Дело было зимой, поздним вечером. На улице лютовал жесточайший мороз, метель мела такая, что в нескольких шагах ничего не было видно. Зато в жарко натопленной избе Эдика была благодать. Здесь собрались, не помню по какому случаю, все жившие в Троицком друзья Успенского. Конечно же, за разговорами выпивали, но культурно, степенно, в меру.

Наконец, как и следовало ожидать, это безмятежное сидение стало тяготить деятельного хозяина дома.

– Поедем на машине! – предложил он. – В соседнюю деревню, к Зазнобину!

Зазнобин был самодеятельным художником. Он вырезал из дерева замечательные фигурки и даже целые композиции, многие из которых находятся в различных музеях народного творчества.

– Да ты что! – зашумели присутствующие. – Сейчас нигде не проехать, все дороги замело! Да и машину в такой мороз не завести!

– Тогда я поеду один! – заявил Успенский, накинул куртку и выскочил из избы.

Продолжили разговор, но тот не клеился. На душе у всех было тревожно. «А что, если он и вправду заведёт свои «Жигули»? Поедет, застрянет где-нибудь в поле и замёрзнет?»

После недолгого обсуждения все единогласно пришли к твёрдому выводу: конечно же, в такой мороз завести машину – вне всяких сомнений – невозможно! Точка! И, успокоившись, продолжили беседу.

Лишь мне не давала покоя мысль: ну не может так быть, чтобы Эдик не завёл какие-то там «Жигули», когда он этого страстно желает! Да он подключит к замёрзшему аккумулятору свою переполнявшую его энергию и… И в это время дверь распахнулась. На пороге стоял сияющий Успенский.

– ЗАВЁЛ! – возвестил он. – Вот только…

Вот только, как оказалось, бушевавшая на улице метель чуть ли не по самую крышу засыпала несчастные «Жигули». Выбраться из этого снежного плена не было никакой возможности.

Все облегчённо вздохнули.

– Да сейчас разве выберешься из этих сугробов! – посыпалось со всех сторон. – Да там и трактор застрянет! Вот утречком лопатами расчистим…

– Выбраться сегодня из этого снежного плена нет никакой возможности! – убедительно подытожил кто-то.

– Надо сегодня! – ещё более убедительно возразил Успенский. – Да вы меня только подтолкните сзади.

– Какое «подтолкните»!!! – разом загалдели все. – Эдик, ты думаешь, о чём говоришь?! Ты посмотри, какие там сугробы! – выбираться из уютного тепла в ночную морозную пургу никому не хотелось.

– Да я выеду! Вы только немножко подтолкните. Сзади.

– Брось, Эдик! Лучше раздевайся, садись. Завтра все съездим к твоему Зазнобину.

Но никакие доводы, аргументы, увещевания, просьбы, а под конец даже мольбы – не действовали на непреклонного Успенского. И в конце концов со стонами, охами и ахами, стенаниями и проклятьями все как загипнотизированные оделись и выбрались наружу, в бушевавшую снежную вакханалию.

Мотор «Жигулей» ревел, колёса бешено крутились, снег летел из-под них, ещё одной небольшой метелью щедро осыпая толкавших машину сзади. Все послушно делали это, резонно полагая, что выехать из этаких сугробищей совершенно нереально. Но в какой-то момент я заметил, что – это же Эдик! – понемногу, по чуть-чуть, едва заметно глазу, машина начинает продвигаться вперёд.

«А ведь он выберется! – мелькнуло у меня в голове. – Иначе это не был бы Успенский! Он ведь к этим лошадиным силам, что есть в «Жигулях», добавит ещё и свои!»

И тогда, повернувшись к остальным «толкачам», я горячим шепотом сказал:

– Давайте не толкать машину вперёд, а наоборот – тянуть её назад!