Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Когда начались спектакли, то веселились не только зрители, но и артисты. Мы добавляли в текст Успенского и Курляндского свои шутки, пьеса это позволяла. И вот, перед одним из спектаклей в нашу гримуборную вбегает взволнованный режиссёр и говорит, что из Москвы приехал Эдуард Успенский. Мы все обрадовались, а режиссёр был очень напуган.

– Ни в коем случае не говорите своего текста! – кричал он.

– Никакой отсебятины! И прекратите хулиганить на сцене!

Начался спектакль. Мы старались играть только то, что написано авторами, но у нас это плохо получалось, потому что мы уже забыли, где шутки Успенского, а где наши.

После спектакля приходит бледный режиссёр и говорит, что сейчас будет скандал, Успенский не любит, когда что-то добавляют в его текст! И вот, открывается дверь, и входит невысокий улыбающийся человек и представляется – Эдуард Успенский.

Все испуганно притихли. И тут произошло неожиданное. Успенский начал нас хвалить. Он говорил, что мы молодцы, он не ожидал такого весёлого представления! Но есть один минус. Мы поняли, что сейчас он нас будет ругать за отсебятину.

– Ребята, – сказал Успенский, – вы мало импровизируете! Добавляйте больше шуток от себя! Больше хулиганьте!

Вот так произошла наша первая встреча. А вторая встреча случилась через пятнадцать лет. Тогда и началась наша творческая дружба. Как было радостно выступать с ним на сцене!

Если он шёл на озеро купаться, то всегда брал с собой два ведра. Как думаете, для чего?

Я делал для детей весёлые концерты с Бабками-Ёжками. Мы выступали в разных городах, даже были на космодроме Байконур. Как-то мы выступали в детской больнице, и после концерта ко мне подходит мальчик. Рука в гипсе, голова забинтована.

– Какое счастье, что я попал в больницу! – говорит он.

Я очень удивился этой нелепой фразе.

– Почему?!

Мальчик улыбнулся, и ответил:

– Потому что я увидел живого Успенского!

Мой друг поэт Андрей Усачёв рассказывал, что когда-то очень давно Эдуард Николаевич занимался с пишущими детьми. Он учил их писать стихи и рассказы. На этих занятиях всегда было весело и шумно. Когда кто-нибудь из ребят вёл себя особенно активно, Успенский делал строгое лицо и говорил:

– Я тебя накажу!

И тут же все поднимали руки и кричали:

– Эдуард Николаевич, меня накажите! Меня! Меня!

Странно выглядит, неправда ли? Дело в том, что наказание было такое. Он брал ребёнка и сажал его на шкаф.

А теперь – ответ на вопрос про вёдра. На обратном пути он собирал в них пустые бутылки и прочий мусор, который оставляли некультурные отдыхающие, и выбрасывал в помойку.

Я счастлив, что в моей жизни был Эдуард Николаевич Успенский! Он научил меня самому главному – относиться к детям с уважением. Быть с ними на равных.

Ханну Мякеля Из книги «Эдик»

С Толей я сдружился крепче прежнего. Он писал мне даже чаще Эдуардa, исполняя свои обязанности литературного секретаря, – то есть по просьбе Эдуарда. Но ещё и по собственному желанию…

Так что, кроме меня, за Эдуардом присматривал и Толя. Это было нужно, по крайней мере на наш взгляд, ведь нам был даже слишком хорошо известен темперамент нашего вождя. Мы поклонялись нашему вождю, но иногда и беспокоились за него. У Эдуарда нет недостатков, разумеется, а у кого из нас они есть? Правда, терпение не относилось к числу его главных добродетелей, что, возможно, бывало заметно. Ведь об этом, наверное, уже говорили на русский лад, то есть намеками.

Терпение Эдуарда или его отсутствие действительно долгое время было одной из основных тем наших ранних разговоров, особенно когда происходило что-то неожиданное. Эдуард всегда обещал улучшить свои манеры, совершенный поступок (всё равно какой) тяготил даже его самого. Но недолго. В раскаянии он тоже отличался быстротой.

В моем доме он увидел на полке книгу с фотографиями приполярных областей и тамошних жителей. На одной фотографии эскимос неподвижно сидел у края полыньи, поджидая тюленя, и текст под фотографией гласил, что он может сидеть так неподвижно часами, как образец терпения. Эдуард пришёл в восторг и запомнил книгу, бывая в Финляндии, всякий раз брал её с полки и показывал на снимок: «Вот это я или скоро таким буду: тихий эскимосский охотник…»

То-то и оно! «Тихий эскимосский охотник» сразу стал крылатой шуткой, это определение применяется и по сей день.