Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Недели через две мы встретились в Доме Кино – Успенский, окружённый толпой детей и взрослых, раздавал автографы. Увидев меня с моим пятилетним сыном, он распахнул объятия и поднял над головой Серёню, чем осчастливил и мать, и дитя.

Несмотря на противоречивую натуру, редкое своенравие и воинственный характер (стоило, стоило бы Юрию Ковалю гениальную главу «Борьба борьбы с борьбой» из «Самой лёгкой лодки» посвятить своему другу Успенскому!), он умел дарить счастье. Когда в Литературной газете вышел мой рассказ «Кузнечик» (тогда это было важное событие), мне позвонил Успенский (о, какой это было радостью) и сказал:

– Хохотал, как сумасшедший! Но рассказ совсем не детский. Интересно, дети, вообще, воспринимают твой юмор?

Ещё он произнёс тогда знаменательную фразу:

– Я не понимаю, как такие люди, как ты, сводят концы с концами? Я сам-то еле-еле свожу концы с концами, правда, у меня очень длинные концы…

Мы много ездили, вместе выступали.

Очень сложно добирались до Франкфурта на книжную ярмарку, специальный чартер для российских писателей методично откладывался. Восемь часов цвет нашей литературы фланировал по аэропорту. Многие в преклонных летах, натурально, аксакалы: в зале ожидания запахло валокордином. Писатель Анатолий Приставкин, человек, прошедший огонь, воду (не уверена насчёт медных труб), кроме всего прочего, оплот международного движения за отмену смертной казни, позвонил в оргкомитет – выяснить, в чём дело.

Молодой бодрый голос ответил Анатолию Игнатьевичу:

– А что вы хотите? Писатели должны знать жизнь!

Уже во Франкфурте мы с Успенским пришли выступать на ярмарку. На стендах разных стран – горят огни, повсюду иллюминация. А на российских – как-то без огонька.

– У нас другие задачи, – заметил Эдуард Николаевич. – Нам главное… взлететь.

На кубинской книжной ярмарке мы вообще практически не расставались. За исключением тех случаев, когда ему казалось, что к нам маловато подвалило публики. Успенский обижался, как ребёнок: «Ах так? – он говорил. – Пошли, Марин!», хлопал дверью и уходил – вселяя ужас в организаторов.

Но я смиренно открывала встречу, народ подтягивался, и когда Эдуард Николаевич, набродившись по казематам кубинской холодной каменной крепости, где проходила ярмарка, заглядывал в дверную щель, я объявляла торжествующе:

– А вот и наш великий сказочник Эдуард Николаевич Успенский!..

Все аплодировали, и он скромно усаживался неподалёку, как бы председательствуя.

Трудно даже вообразить масштаб его всемирной славы и любви к нему миллионов читателей. На улицах Гаваны многие интересовались – кто мы такие, откуда прибыли. Услышав магическое «from Russia», простые рыночные торговцы игрушками и пряностями кричали наперебой, сверкая белозубыми улыбками: – Che-bu-rashka!..

Успенский дёргал меня за рукав: «Молчи, молчи!» Но мне захотелось, чтобы в жизни этих людей случилось чудо.

– Да вот же он, папа Чебурашки!.. – я воскликнула, тщетно останавливаемая Успенским.

Те чуть ли не качать его кинулись, так были потрясены, что подобная придумка в принципе подвластна человеческому гению.

В ресторане «Эль Флоридита», куда любил захаживать Хемингуэй, нас прям не знали куда посадить и чем угостить: на Кубе – тощие времена, посетители редки. Хотя на сей раз я свято хранила тайну отцовства Чебурашки, Эдуарду Николаевичу принесли две куриных ноги, а мне от них кожи и кости!

На закате я позвала его любоваться океаном.

– Может, искупаемся? – говорю.

– Я, пожалуй, не буду, – сказал Успенский, поглядывая на огромные валы, которые обрушивались на цементные заграждения, грозя разнести их вдребезги. – Но, если хочешь, я подержу твою сумочку…

На память об этой поездке я трепетно храню купленных им для меня на рынке в Гаване разноцветного тукана из папье-маше и стеклянного ангела с большим красным сердцем.

Боюсь, я была одной из немногих, у кого связаны с этим человеком только восхитительные воспоминания. Так что я не удивилась, когда в телепередаче «Школа злословия» Успенский (а он был полностью нетемперированный клавир!), поведав о всех своих яростных баталиях с целым миром, на вопрос ведущей:

– Эдуард Николаевич, а вообще-то у вас есть друзья?

Ответил:

– Да. Со мной дружит Марина Москвина.

Андрей Усачёв Мой учитель Эдуард Успенский

С Успенским я познакомился в 1985-м году. К моменту нашего знакомства, я посылал свои стихи в издательство «Детская литература» и получил отказ, поучаствовал в семинаре для молодых писателей в Ленинграде, где несколько маститых мэтров вынесли приговор: мои стихи – это подражание Хармсу, я пишу не детские стихи, а «протаскиваю» в детскую литературу взрослые мысли, и мне вообще не следует заниматься этим делом.

Была ещё одна попытка: я несколько раз приходил в официальный семинар при Союзе писателей, который вели в Москве Сергей Иванов и Яков Аким. Там меня не «били». Яков Лазаревич Аким даже порекомендовал стихотворение «Шуршащие стихи» в журнал «Мурзилка». Но атмосфера показалась мне ужасно скучной и междусобойной, и я перестал туда ходить.