Меня много печатали в журналах, но не было ни одной книжки. Поэтому, когда Успенский предложил мне совместную работу, я был счастлив. На обложке книги, вышедшей в 1991 году в Риге, стояли две фамилии: Э. Успенский, А. Усачев.
И – к разговору о жадности Успенского – гонорар был 50 на 50. Никаких «негритянских» дел.
Примерно в то же время у Успенского появилась ещё одна идея: сделать новый литературный журнал. Но не обычный, а огромный – величиной с рабочий стол. Такой, чтобы если не весь детский сад, то целая группа детей или класс могли коллективно читать его, разрезать, клеить разные бумажные поделки и даже сделать бумажный театр. Стали искать название. Я предложил – «Самовар». Успенскому понравилось. Журнал вышел. Но только один номер. Люди, заинтересовавшиеся проектом, выпустили единственный номер «Самовара», а потом исчезли, не заплатив никому из авторов. И Успенский отдал свои деньги в гонорарный фонд.
Вторая половина восьмидесятых, начало девяностых было временем бурным во всех отношениях. Время, которое подходило Эдуарду Николаевичу с его неуёмной кипучей натурой. Самые неожиданные идеи и проекты возникали у него чуть ли не каждый день. Одним из таким проектов – стало первое независимое детское издательство «Самовар», начавшее свою деятельность с серии «Весёлые учебники». Начало положила книга «Лекции профессора Чайникова», такой своеобразный учебник по физике и радиоэлектронике.
Ещё одним проектом, в который Успенский втянул своих «единомышленников», была серия книг «Старые сказки на новый лад». Пересказать народные сказки современным языком, понятным детям, было в то время новой и смелой идеей. Сам Э. Н. пересказал сказки «Иван-царевич и Серый волк», «По щучьему велению» и «Пойди туда, не знаю куда…». Мы с Валентином Дмитриевичем Берестовым тоже с энтузиазмом взялись за дело. Однако фамилия Успенского звучала, а наши с Берестовым – не очень. Только потом я понял, что издатели, соглашаясь на «командную работу», хотели самого Успенского, а нас с Берестовым взяли в нагрузку. Поэтому и у меня, и у Берестова выпустили только по одной сказке, а заполучив три книги Э. Н., и вовсе свернули серию. Но, спасибо Успенскому, благодаря ему до сих пор издается и «Царевна-Лягушка» Берестова, и мои «Иван – коровий сын» и «Марко-Богатый». И то, что он втягивал людей в свои проекты, помогал находить работу, поддерживал морально и материально, – было очень важно и ценно.
Позднее начался самый известный «взрослый» проект Успенского – «В нашу гавань заходили корабли», сначала на радио, затем на телевидении. И книжные детские проекты отошли на второй план. Масс-медийная суета отнимала у Эдуарда Николаевича много времени. И мы стали общаться реже.
В связи с «Гаванью» можно сказать ещё об одном качестве Успенского, может быть, главном качестве – упрямстве и упорстве. С музыкальным слухом у Э. Н. были проблемы. То есть слух у него был (какие же стихи без слуха!), но так называемый, внутренний. А когда он пел, то не попадал практически ни в одну ноту. Да и не помню я, чтобы он что-то пел, кроме:
Едет в машине, стучит по рулю и мелодекламирует про «цэкака-пээсэс». Однако за два десятка лет «Гавани» Э. Н. развил слух до более-менее нормального. И попадал уже в пять нот из семи.
Вообще, упрямство его было фантастическим. Успенский никогда не сознавался в своей неправоте. Принципиально. А если оппонент прижимал его своими доводами, отшучивался:
– Вы говорите правильно, но неверно!
В последнее время, в связи со скандалами из-за наследства, вокруг имени Успенского поднялась волна негатива. Рано или поздно волна эта спадёт, и останется то доброе, разумное, вечное, что он посеял в наших душах. Герои его стали всем такими родными и близкими, что без них трудно представить себе нашу жизнь.
Лет десять назад я был на гастролях в Германии, выступал перед русскоязычными детьми. После одного из выступлений подошла женщина:
– Вы дружите с Успенским?
– Дружу.
– Передайте ему, что он чуть не загубил жизнь нашей семьи…
Женщина рассказала, что её семья уезжала на ПМЖ в Германию: она, муж и пятилетняя дочь. На паспортном контроле дочь спросили, как её зовут.
– Вера Арбузова.[5]
Пограничники переглянулись. По документам и имя, и фамилия у девочки были другие. Может быть, Штейн, может быть, Штейнберг, но никак не Арбузова.
– Так как тебя зовут?
– Меня зовут Вера Арбузова, – упрямо твердила девочка.