Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Он ввёл в литературный круг большое количество талантливых людей. Не занимая никаких должностей в Союзе писателей, создал семинар молодых писателей. И «пробил» первые книжки: Алеши Дмитриева, Тима Собакина, мои…

Говорят, Сергей Михалков много помогал писателям. Но Михалков был секретарем Союза писателей, Героем Труда. А Успенский, в общественно-политическом понимании, был никем, не имел никаких рычагов воздействия на систему, кроме писательского авторитета и бешеного темперамента. Писать открытые письма в ЦК и генералам КГБ – нужна была фантастическая смелость.

Думаю, Эдуард Николаевич при ином раскладе мог бы стать большим начальником в КГБ, внешней разведке. Мозг его был изобретателен. И для него существовало чёткое понятие: враг. Ему нравилось воевать. Ему это было необходимо. Когда Советская власть закончилась, он оказался боксёром, у которого отобрали грушу. Лет десять ушло на то, чтобы найти новых противников и снова драться. На этот раз – с Российским государством.

У Э. Н. было обострённое чувство социальной справедливости. Почему – одним можно, а другим – нельзя? Почему вы декларируете одно, а делаете другое?

Эдуарда Николаевича боялись: «Скандалист!» Но это были скандалы не личного характера. Не для себя. Или не только для себя. Я не знаю ни одного писателя, который бы столько сделал для других, особенно для молодых.

Успенский, если разбирать его литературными штампами, Хорь, а не Калиныч. Умный, толковый, рациональный – русский мужик. Не жадный, и не щедрый… экономный. Рачительный хозяин. Именно из-за этого и происходили его экономические стычки – со Шварцманом и другими.

В каком-то смысле мы были за Успенским, как за каменной стеной. И тень (или свет) его бешеного темперамента падала на нас, его учеников и друзей. Сколько раз я чувствовал это, когда назревали скандалы с издателями. Как правило из-за нежелания платить гонорар. До суда обычно не доходило. Потому что думали: «Это ученик Успенского. Лучше отдать деньги. Или будет большой скандал…»

Помогал он не только молодым. Помню, однажды позвонил мне Валентин Дмитриевич Берестов и пожаловался, что его обманули с договором и при этом нахамили. Интеллигентный Валентин Дмитриевич, сталкиваясь с хамством, терялся. Я посоветовал: «Позвоните Успенскому».

На следующий день Берестов позвонил мне и звонким, торжествующим голосом почти пропел: «Сработало! Мне позвонили, извинились, просили простить!»

От советского строя Э. Н. досталось иерархическое мышление. Как-то позвонил:

– Андрюха, разведка мне доложила, ты в одной тёплой компании сказал, что ты писатель номер один!

– Эдуард Николаевич, в моём лексиконе нет понятия номер один, номер два. Так что разведка ваша что-то напутала… И рассказал анекдот: Литературный институт призвали на сборы. Старшина выстроил будущих писателей:

– На первый-второй рассчитайсь!

– Первый!

– Первый!

– Первый…

Э. Н. сильно смеялся. В его окружении была принята нумерация. И все друг друга немного ревновали.

Эдик был непритязателен и даже безвкусен в одежде. Пиджаков не носил. Любил рубашки и жилетки со множеством карманов. Потому что функционально. Одевать его «для имиджа», как телеведущего, начала Лера Филина во времена «Гавани». Но к дорогим шмоткам он относился равнодушно.

Так же равнодушно относился к еде. Ел быстро, как бы желая поскорей избавиться от этого скучного процесса и заняться каким осмысленным делом. Обычный рацион: картошка, сало, сосиски, пельмени… Вкуса, казалось, он не замечал. И после того, как остался в Троицком доме один, взял поваром бывшего зятя, китайца Фана. Вообще-то, китайцы готовят вкусно. Но Фан был бездарным исключением. Стряпня его была на редкость невкусной. Эдик морщился, но ел.

Несмотря на практический ум и гениальность, Э. Н. в некоторых вещах был наивен и легко покупался на лесть. Поэтому вокруг него крутилось довольно большое количество хитрецов и проходимцев, восхищавшихся всем, что ни делал Успенский: «Вы правы, Эдуард Николаевич! Классно вы придумали! Гениально!»

Единственным человеком, который всегда говорил Э. Н. правду, был Толя Галилов.

В широком смысле Э. Н. был не образован (отчасти и в силу именно целенаправленности – он отлично знал, что ему нужно, а остальное отметал как лишнее, ненужное). Поэзию, литературу знал поверхностно (пролистал Хлебникова, Пастернака – это не моё, чужое, неинтересно), ровно настолько, насколько ему это было необходимо – разумный эгоизм таланта.

В Эдике было много детского, мальчишеского. Он любил технику, одним из первых среди наших писателей освоил компьютер. Много лет собирал машинки, только в отличие от трёхлетних детей, пишущие. Обязательно показывал свою коллекцию гостям.

Э. Н. мог сам отремонтировать машину или машинку, починить кран, разобрать и собрать инкубатор или газонокосилку.

Кажется, ему было уже около семидесяти, когда Э. Н. решил заняться дельтапланеризмом. Не то купил, не то взял в аренду параплан с моторчиком. И некоторое время летал, пока не грохнулся. К счастью, остался жив и ничего не сломал.