Эдуард Николаевич оглядывался, тоже удивлялся и совершенно не замечал, что неподалёку от нас стоит Макаревич, который летел на тот же фестиваль.
Наконец, мы выехали на другое взлётное поле, и нас подвезли к огромному самолёту. На его борту было написано «Сергей Михалков». Я обратил на это внимание Эдуарда Николаевича.
– Да-а! – протянул он.
Те, кто знают о непростых отношениях Успенского и Михалкова, поймут иронию ситуации.
Когда несколько десятков пассажиров расселись в многосотместном самолёте, он оказался почти пустым. Мы с Эдуардом Николаевичем устроились в средней части самолёта, удивляясь такой несоразмерной замене. Тут пилот включил связь, сказал, что рад приветствовать на борту «Сергея Михалкова» всех пассажиров, но особенно – двух знаменитых «поэтов»: Успенского и Макаревича!
Самолёт вырулил на взлётную полосу, и мы полетели.
Встретились Успенский и Макаревич уже в Эстонии. Представляя меня Андрею, Эдуард Николаевич сказал:
– Стас – фанатик детской литературы!
Я поправил его:
– Не фанатик, а фанат! Фанатик – это тот, кто может за свою идею убить!
– А фанат просто тащится! – заключил Андрей.
Эдуард Николаевич написал сказку про компьютерные игры и прислал мне почитать. При нашей очередной встрече осторожно говорю:
– Эдуард Николаевич, на эту тему кто только не писал, и почти ни у кого не получилось. Я знаю только один удачный пример. Это книга Терри Пратчетта «Джонни Максвелл – спаситель вселенной».
«Джонни Максвелл» оказался в домашней библиотеке Успенского – кто-то подарил. Эдуард Николаевич прочитал и позвонил мне:
– Да, у Пратчетта получилось лучше.
Прошло несколько недель. Я снова был у Успенского. И снова зашёл разговор о Пратчетте. Вдруг Успенский говорит:
– Нет, у меня всё-таки сказка лучше!
У знакомых Эдуарда Николаевича был приют для птиц, и они подарили Успенскому молодого ворона. К тому времени Успенский переехал в деревню под Троицком в более просторный дом. Эдуард Николаевич соорудил для ворона вольеру снаружи дома, которая примыкала к окну кабинета, и иногда впускал ворона к себе. Но одной многоснежной зимой снег продавил верхнюю сетку вольеры, и ворон улетел.
Вольера простояла пустой несколько месяцев. И вот как-то раз, когда я гостил у Эдуарда Николаевича и уже собирался уезжать, ему позвонил наш общий знакомый из Московского зоопарка. Он сказал, что посетители принесли ему ворона, и спросил, не хочет ли Эдуард Николаевич взять эту птицу себе? Эдуард Николаевич хотел.
– Поехали! – сказал мне Успенский и стал искать коробку для ворона.
Я был не против, но меня смущало одно обстоятельство. Было лето, стояла жара, и Успенский ходил по дому в майке и спортивных трусах. Найдя подходящую коробку, он не стал переодеваться, а просто надел на майку пиджак и поспешил с коробкой к машине.
– Эдик, надень брюки! – крикнул Юрьич (Анатолий Галилов), многолетний секретарь Эдуарда Николаевича.
– Ерунда! – махнул рукой Успенский и сел за руль.
– Эдуард Николаевич! – воззвал Алексей Морозов, архивариус передачи «Наша гавань». – Нельзя так ехать!
– Садись, Стас, садись! – торопил Успенский.
Я сел, мы поехали. Подъехали к Московскому зоопарку со стороны Зоологической улицы, я взял коробку, и мы пошли к служебному входу. На входе дежурили две пожилые охранницы. Смотрят, вроде Успенский, но в трусах. И в пиджаке.
– Вы к кому? – спрашивают, будто не узнали. Хотя по глазам видно – узнали.
– Мне тут ворона приготовили! – энергично отвечает Эдуард Николаевич.
– Кто?
Эдуард Николаевич назвал фамилию сотрудника.
Охранницы переглянулись. Они попали в сложную ситуацию: не пустить Успенского в зоопарк – скандал! Но пустить в трусах – скандал ещё больший!
И они решили переложить ответственность на нашего знакомого. Охранницы вызвали его на проходную по телефону, и мы, заслоняя Успенского своими телами и объёмистой коробкой, сопроводили его к кормокухне, где сидел ворон, благо идти было недалеко.
Там наш знакомый пересадил ворона из переносной клетки в коробку, Успенский поблагодарил сотрудников, я взял коробку и, загораживая ею Эдуарда Николаевича, понёс к машине.
В пути до Троицка ворон крепким клювом наделал в коробке дырок, но вылезти не вылез, и был благополучно водворён в отремонтированную вольеру.