Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Когда Андрей Усачёв спросил, не хочу ли я поработать главным редактором детского журнала, я даже толком ответить не мог: слова застряли у меня где-то на уровне бронхов. Но совсем лишился я дара речи (хотя, надо признаться, и ненадолго), услышав, что речь идёт о журнале «Простоквашино» и работе с Эдуардом Успенским, с которым я к тому времени не был знаком лично.

У Успенского возник конфликт с издательством, выпускавшим журнал, и именно из-за главного редактора. Дело было не в каких-то принципиальных, идейных или художественных разногласиях, а в обычной нестыковке, как если включить прибор на 127 вольт в 220-вольтовую сеть. Мозг Эдуарда Николаевича работал со скоростью, несравненно большей, чем у обычного человека, а моим предшественником на посту главреда оказался человек симпатичный, толковый, но чрез-вы-чай-но флегматичный. Каждая медлительно произнесённая им фраза – да что там фраза, каждый вдох и выдох! – вызывали у молниеносного классика вспышку раздражения, сравнимую с той, что возникает в приведённом мной примере из электротехники.

Мы с женой заехали к Усачёвым с невинной целью поздравить Андрея с днём рождения на следующий день после того, как директор издательства поделился с ним проблемой в надежде, что тот порекомендует кого-то на взрывоопасный пост. Как видно, не только браки заключаются на небесах!

Ещё через день я был в издательстве и знакомился с директором и своей будущей руководительницей. Обе беседы прошли весьма успешно, но и он, и она произнесли одну и ту же, странную, на мой взгляд, фразу («Если вы понравитесь Успенскому…») с такой озабоченностью, что становилось ясно: пройти это испытание будет ох как непросто. Странность (в моих глазах) заключалась в том, что я не мог взять в толк, с чего это я вдруг не понравлюсь.

Решающая встреча была назначена на пятницу в 15:00. Ни разу за 60 с лишним лет своей жизни, ни до, ни после, мне не удалось явиться с такой точностью: я нажал на кнопку звонка в то мгновение, когда секундная стрелка коснулась 12.

Дверь открыл сам Эдуард Николаевич: не мудрено, так как в квартире больше никого не было. Представители издательства оказались не столь пунктуальны, и у нас образовалось около получаса на общение. Взаимопонимание оказалось полным (и, кстати, почти мгновенным), что подтвердили следующие три года моей работы в журнале да и наше дальнейшее неформальное общение.

Мы вдвоём много чего напридумали, взаимно подогревая фантазию, чтобы сделать журнал непохожим на другие. Не сужу, насколько нам это удалось, но мы старались. Как-то нас пригласили на «Эхо Москвы». Мы, перебивая друг друга, делились планами и фонтанировали идеями, и после передачи сын сказал мне: «Такое впечатление, что говорили два городских сумасшедших». Что ж, отчасти так оно и было.

Если не считать постоянного телефонно-мэйлового общения, наши встречи продолжались по пятницам: Успенский, живший за городом, приезжал в Москву на радиопередачу «Гавани», а до этого в течение нескольких часов принимал гостей в своём московском офисе – том самом, где мне удалось однажды блеснуть пунктуальностью.

Когда мы с Аей эН, редактором журнала «Чебурашка», выходившего в том же издательстве, собирались на эти встречи, коллеги провожали нас, как обречённых на верную гибель разведчиков, идущих на последнее задание. Нас ободряли, а в глазах читалось искреннее сочувствие и отчасти даже скорбь. Мы, разумеется, не возражали и делали вид, что сами весьма озабочены, что делало нас в глазах руководства героями, ложащимися на амбразуру. Не знаю, как для Аи, но для меня это был еженедельный праздник.

Увы, я слишком хорошо справился со своей задачей, которую видел в том, чтобы максимально развести Успенского и издательство. В результате обе стороны конфликта общались только со мной, и спустя несколько месяцев все прежние проблемы исчезли, новые мне удавалось разруливать по мере назревания, а о самых конфликтогенных моментах и взаимных претензиях они просто не узнавали.

Кажется, всё отлично, да? С другим человеком это было бы так, но Успенский не представлял себе жизни без борьбы. Как только работа над журналом втекла в спокойное бесконфликтное русло, Эдуард Николаевич… потерял к ней интерес. Он мне доверял, я делал всё что хотел, а когда начальству что-то не очень нравилось, говорил: «Успенский это одобрил», – и оно скрепя сердце соглашалось. Только если какой-то материал вызывал сомнение у меня самого, я советовался с шеф-редактором, но это случалось довольно редко. Мне работалось спокойно и… уныловато. Впрочем, я старался изобретать поводы для встреч: то фотосессию затею, то ещё что-то.