Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Моросил дождь. Дул ветер. Сережа нервно курил у входа в Издательский дом «Эгмонт Россия». Он протянул мне мятый конверт с двумя бумажками внутри и сообщил о том, что уходит.

– Больше года первый выпуск делаем. Не могу больше! По каждому слову целое разбирательство. Полгода стишок из двух строк утвердить не могли.

– Да ладно. А какой стишок?

– Маленький мальчик пошёл в туалет и просидел там до старости лет.

Я засмеялась:

– Прикольно! Неужели Успенскому не нравится?

– Да ему-то как раз нравится.

– Хым. Тебе не нравится?

– Мне-то как раз тоже нравится. Ой, всё. Короче, я ухожу.

Он достал из пачки новую сигарету. «Как можно уходить с такой прекрасной должности?» – подумала я.

– А хочешь на моё место?

– О! А! Ик! Да-а-а!

Я усиленно закивала.

– Ну так звони Эдику. Правда, он уже кого-то там нашёл…

– Ккк… как звонить? У меня и номера его нет. И вообще, мы только два раза виделись. На передаче «В нашу гавань»… Он как-то раз делал встречу с поэтами, мы там свои стихи читали, целая толпа детписов. И…

Серёжа уже понажимал кнопочки на своей мобилке и протянул её мне.

– Здравствуй, Серёжа… – усталым голосом сказал Успенский.

– Эдуард Николаевич, здравствуйте! Только это не Серёжа, это Ая! Ая эН. С его телефона. Вы меня помните?

– Ну, помню я тебя, Ая эН, – вздохнул Успенский. – И что ты от меня хочешь, Ая эН?

– Я хочу быть у вас главным редактором журнала «Чебурашка»! – выпалила я.

– Поздно, – отрезал Успенский. – Я уже нашёл человека. Раньше надо было звонить!

– Да я только минуту назад узнала… Простите за беспокойство…

– До свидания, Ая эН.

– До сви…

– Пип! Пип! Пип!

Постояла я ещё с Серёжей под дождём, пока он докуривал. И пошла себе домой. Там такая была маленькая улочка. Пустая почти всегда. Вела вверх, в горку. И вот я по ней, понуро, как та лошадка…

Не успела отойти на сто метров, как снизу:

– Айка-а-а!!! Вернись! Вернись!

Оглядываюсь. Стоит Серёжа и руками машет:

– Вернись! Тебя взяли!!!

За эти пять, максимум десять минут, Успенский успел: всё решить и переиграть; позвонить человеку, которого взял, и отказать ему; позвонить директору «Эгмонта» и сказать, что берёт меня; позвонить Сергею, чтобы он меня вернул. Оуч!!!

И… Какой же это был прекрасный, волшебный осенний день! Вы даже не представляете! Обалденный день! На улице, как на холсте картинном, неторопливый разговор ведя, осенние листочки серпантином нанизаны на лучики дождя… Песня, а не день!

…Почти в это же время произошла и смена редактора журнала «Простоквашино»: новым главредом стал Михаил Першин. Мы моментально подружились. Бывают люди, с кем словно в резонанс попадаешь – это оказался тот самый случай! С Успенским такого резонанса у меня не возникало, просто рядом с ним было очень комфортно. Мы встречались по пятницам – в этот день мы с Мишей отправлялись на литсоветы по нашим журналам. Часто, точнее, почти всегда, бывал на них Стас Востоков. Приезжали и художники, и авторы, и люди, которые не имели никакого отношения к журналам… Телефонов у Эдуарда Николаевича было то ли два, то ли три, и они звонили буквально раз в три минуты. Иногда он сбрасывал, иногда отвечал, иногда кричал в другую комнату: «Толя! Эля! Кто-нибудь! Возьмите! Я работаю!»

Мы обычно сидели в большой комнате за огромным «совещательным» столом. Поверхность его была полированная, и журналы с глянцевыми обложками спокойно могли долетать с одного торца до другого, словно ранее занимались фигурным катанием. Весело! Только однажды журнал полетел от Успенского ко мне не весело. Дело было так…

Первая часть истории. Тексты в номер я отбирала на своё усмотрение и приносила на одобрение. К моему выбору у Эдуарда Николаевича обычно претензий не было. Конечно, я учитывала его вкусы. Например, в стихах он желал видеть действо, драйв, а уже только после – рефлексию. И так далее. Речь сейчас не об этом. После утверждения текстов я искала художников. Эскизы будущих разворотов (изредка уже с черновой вёрсткой, которую я скоренько набрасывала в фотошопе) разбирались дольше и пристрастнее. Что-то нравилось, что-то отметалось, что-то отправлялось на доработку. В целом тоже проблем не было. И вот как-то раз, глядя на один разворот, большой такой картонный лист, полностью готовый, Успенский расплылся в довольной улыбке:

– Вот это здорово! Вот Ая молодец! Всё идеально! И света много, и пространство решено, и форма стиха обыграна. …Миша! Бери пример с Аи!

Вторая часть истории. Прошло чуть больше месяца. Журнал с тем разворотом вышел, и свежий номер я принесла на нашу очередную пятницу. Эдуард Николаевич был не в духе. Он полистал журнал и уставился на тот самый, где и света много, и пространство решено.

– Что это? – скривился Успенский. – Почему тут столько пустого места? Что это за художник? Почему вы это мне не показывали раньше?

И журнал полетел по столу-катку. Не фигуристом, а хоккеистом. Гол!

– Как не показывала? – удивилась я. – Вы видели, и вам понравилось!

– Мне понравилось?! – обалдел Успенский.

– Да! – закивали Миша и Стас.