Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Чем мне удалось заслужить доверие Эдуарда Николаевича? Думаю, отсутствием как подобострастия, так и амикошонства. Он отлично знал себе цену и терпеть не мог, когда с ним общались, как… Трудно подобрать определение, сформулирую: …как с обычным человеком. (Он и не был обычным: общаясь с ним, я постоянно ощущал, что это «существо из другого теста».) Но и подобострастие, готовность поддакивать, из почтения соглашаться со всем, что он говорит и делает, выводили его из себя.

Кто-то принёс на одну из пятничных посиделок подборку стихов молодого поэта. Успенский просмотрел, взял ручку и написал на первом листе: «Это готовая книжка стихов. Её нужно печатать. Э. Успенский». В другой раз мы читали отличные стихи сегодня всем хорошо известной Галины Дядиной. Единственное, что вызвало некоторое смущение, – что в одном из них кошки произносят не привычное «мур», а «мыр» (там рифма «мир»). Битый час восемь или десять профессиональных литераторов, сидя вокруг большого стола, искали вариант строки с окончанием «ур» или «юр». Сперва все были уверены, что справиться с этой задачей – дело плёвое, но чем дальше, тем яснее становилось, что её невозможно решить, не нарушив стройности всей поэтической конструкции. Эдуард Николаевич бился вместе со всеми и вместе со всеми огорчился неудачей. В таких ситуациях он был первым среди равных и, если другой предлагал что-то лучшее, чем он, с готовностью принимал этот вариант. Нет, готовность – не то слово: он радовался чужой находке как минимум не меньше, чем своей.

И ещё один эпизод, в котором проявилось тончайшее чувство стиля Успенского, а также его скорость, говоря компьютерным языком, обработки информации. В ту пору, когда мы уже не согласовывали каждый материал, я принёс ему отпечатанный номер журнала с прекрасным стихотворением-стилизацией и в нём очень смешно, звучным гекзаметром, с псевдо-гомеровскими метафорами и образами описывалась драка между школьниками[7]. Огромный текст: разворот, от верха до низу заполненный строками почти прозаической длины! Эдуард Николаевич развернул номер и тут же – тут же! – ткнул пальцем: «Это неточно!» Он мгновенно выхватил глазом слова «Разыгралася силушка», уместное в русской былине, но никак не в эпосе Древней Эллады.

Я познакомился с Успенским, будучи вполне сложившимся литератором со своим стилем и языком, но даже меня общение с ним изменило: избавило от, я бы сказал, литературный предрассудков, дало какую-то свободу писательского дыхания.

Свобода – вот то главное слово, которое могло бы определить Эдуарда Николаевича. Свобода от привычных благоглупостей, от условностей любого рода, от «Так себя не ведут» и «Так не пишут», от чьих бы то ни было мнений, включая общественное мнение, если оно противоречило его взглядам. И это давало ему силу и право называть чёрное чёрным, а белое белым, талантливое талантливым, а бездарное бездарным. Именно эта свобода освобождала его от малейшего лицемерия, и когда кто-то говорит, что на людях он был одним, а за четырьмя стенами другим, это может вызвать только смех у знавших Успенского: он попросту не считал нужным притворяться лучшим, чем был. Точнее так: не существовало на свете того, перед кем он бы стал притворяться.

Он излучал свободу, как солнце – ультрафиолет. Для одних эти лучи были живительны, придавая им силы, других – обжигали. Мне повезло: я оказался в числе первых. Впрочем, это наши проблемы, а не его. Так же, кстати, как не проблема солнца – благо или вред мы извлекаем из его света.

Ая эН Чебурашкины счастливые пятницы

Мне было без копеек сорок, когда мы надумали перебраться из подмосковного научного городка в Москву. Муж уже работал в столице, сын поступил в университет, а я решила уйти из физиков в лирики. Решение это было не спонтанным и вполне обоснованным: к этому моменту у меня вышли первые книги, набиралось несколько сотен публикаций в детских журналах… Хобби становилось новой специальностью. Но требовалось найти работу. Я принялась обзванивать издательства и редакции (поисковик работы в интернете в те годы ещё только набирал обороты, в основном всё решалось по телефону).

– Какое у вас образование?

– Физик. Кандидат наук.

– Опыт работы в СМИ есть?

– Нет.

– А лет вам, простите, сколько?

– Через месяц сорок…

– Пип…пип…пип…

«Пип-пип» – ещё ничего. Бывало и хуже:

– Девушка, вы ненормальная? А может, вас космонавтом на работу взять? Или президентом? Не звоните нам больше!

Мест, куда можно было попытаться пристроиться, оставалось всё меньше, и настроение моё становилось всё минорнее. В один из таких грустных дней мне позвонил Серёжа Переляев.

– Привет! – хмуро сказал Серёжа. – Слушай, я тут делаю Успенскому новый журнал, «Чебурашку». И мы туда взяли сразу два твоих рассказика. Из тех, что ты для «Простоквашино» присылала. Номер пока не вышел, но можешь приехать за гонораром… Тут копейки, но уж что есть.

Я поехала.